«Ивановский миф» и литература

От птичьего грая за сердце берет.
А в небе бессонье, безлунье.
И ветер лепечет, что скоро умрет
Последняя в Шуе колдунья.
И снова дороги,
И снова роса.
И птицы кричат, негодуя:
«Ну что ты тут бродишь по нашим лесам,
Колдуя, колдуя, колдуя?!»
— Я жгучую память свою хороню,
Зову свою юность и детство…
Я глупое сердце все время браню,
Которому некуда деться.
Которое, даже черту перейдя,
Твердит, что дороже покоя —
Крутые дороги,
И шорох дождя,
И вечер над русской рекою.

(«Колдунья»)

И еще об одном поэте, открытом В. Сердюком, хотелось бы сказать. О Николае Тютяеве (1946–1996). Очерк о нем, вошедший в книгу «Судьба писателя», называется «Безвестный страдалец». Безработный из фабричного поселка Нерль, Тютяев привлек В. Сердюка особым, независимым складом натуры, своей душевной сопротивляемостью тем черным обстоятельствам, которые постоянно окружали Николая. «Он долго шел к своей первой книжке, — пишет В. Сердюк, — впрочем, и последней прижизненной. У нее светлое, праздничнее название — „Благая весть“. На обложке — маковки куполов, кресты, что, впрочем, стало расхожим, а между ними — это же надо было додуматься! — черный ангел с черной же фанфарой. И, похоже, не ангел даже, хотя у него есть нечто похожее на стилизованное крыло. Череп голый, без волоска, и вообще весь вид этого создания зловещий, пугающий. И труба его черная простирается как раз над именем автора книги. „Благая весть“ вышла в конце 1995 года, а через несколько месяцев (хотя и в разные сроки) Николай Тютяев и оформитель книги Михаил Зубов были уже мертвы». В конце очерка приводятся стихи из «Благой вести». Самое небольшое из них и самое пронзительное:

Мне не терпится, выев глазами
Мох в пазу и сучок на бревне,
И невольно сравнив с образами,
Встретить Бога на мокром гумне.
Я хочу, если только не струшу,
Глубочайше его попросить
И мою оприходовать душу,
Ибо больше не в силах жить.

Отдадим должное поэту-страдальцу, жившему в скромном поселке Нерль, но «безвестным» теперь его уже не назовешь. Стихи Н. Тютяева, во многом благодаря В. Сердюку, вошли в антологию ивановской поэзии. В них пульсирует трагическое время на переломе эпох.

Виталия Ефимовича Сердюка больше всего в последнее время тревожило духовное падение русской культуры. Понижение нравственного уровня интеллигенции. Об этом он пишет в своем последнем романе «Без выстрела».

Ему очень хотелось верить, что рано или поздно его соотечественники прибегнут к спасительной силе культуры и вновь обретут истинные морально-нравственные ценности, без которых жизнь обречена на гибель.

Глава XI. Миф умер? Что дальше?

С распадом Советского Союза происходит распад «ивановского мифа», насаждаемого официальной идеологией. По-другому и не могло быть. Миф несет живой смысл до тех пор, пока в него верят. Тотальное утверждение мифа сверху кончается крахом. Программно внедряя «ивановский миф» жестко советской модификации в новую действительность, власти готовили, сами того не ведая, новую «черную» волну в развитии этого мифа. Волну, перед которой отступают все прежние негативные представления об ивановской действительности.

И вот уже Иваново не только перестает быть городом Первого Совета (привет товарищу Сталину!), но, оказывается, никакого Совета в Иванове вообще не было. Ивановский журналист А. Хавин в статье «Нелепая легенда о Первом Совете»[340] утверждает, что Иваново стало родиной Первого Совета постольку, поскольку во главе истинного, питерского Петросовета стоял «враг СССР» Лев Троцкий. «Во главу революционного движения задним числом, — пишет Хавин, — „назначили“ по сути контрреволюционный город, оплот консервативного, старообрядческого капитала». Летние события 1905 года в Иваново-Вознесенске рассматриваются автором статьи как самое заурядное событие.