«Ивановский миф» и литература

…Чем страшны наши „зоны социальных бедствий“ — в них перекрываются возможности реализации дара, и люди не замечают, как из особенных и неповторимых они превращаются в тех „простых“, о которых с такой ненавистью писал Венечка Ерофеев»[344].

Как говорится, со стороны видней. И многое из того, о чем пишет А. Агеев, имеет место быть. Но при этом возникает и такая мысль: а не творится ли на наших глазах еще один миф, который своими жесткими, «черными» очертаниями вольно или невольно напоминает об официальном «ивановском мифе» и в котором стирается драматическое разнообразие живой жизни?

Да, живем плохо. Но говорить об ивановцах как о наиболее ярком проявлении поврежденного генетического «кода» нации — это какой-то странный мыслительный пунктик, вызванный, на мой взгляд, отсутствием присутствия в конкретном времени и в определенном пространстве. И то, что с пресловутым «кодом» дела у ивановцев обстоят не так страшно, как пишет об этом А. Агеев, свидетельствует литература нового времени, где есть все, чем живет несчастная и вместе с тем мучительно ищущая выход из «бесконечного тупика» провинциальная Россия.

***

Самое главное: литературная жизнь в Иванове на рубеже веков, в пору самой крутой смены вех, не только не прекратилась, но приобрела неизвестный ранее драматический характер противостояния культуры и массовой пошлости.

Многие литераторы, живущие в провинции, испытывают сегодня настроение, которое владело героем рассказа Чехова «Скучная история». Там, напомню, повествуется о мучениях человека, утратившего «общую идею», или бога живого человека, а потому, как говорится в рассказе, омраченного мыслями, чувствами, достойными раба и варвара. «Когда в человеке нет того, что выше и сильнее всех внешних влияний, — размышляет чеховский герой, — то, право, достаточно для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие и начать видеть в каждой птице сову, в каждом звуке слышать собачий лай».

Все это близко к тому, что происходит в современной литературе.

Разрастается так называемая массовая литература, которую все больше разъедает раковая опухоль безвкусицы и какого-то преступного легкомыслия. Захлестывает море графомании.

Я однажды совсем собрался было написать об этом море, вернее — о безмерном болоте графоманских текстов. Выстроил даже типологическую сетку их: агрессивная, дамская, православная графомания… Поделился в одной из редакций своим замыслом и тут же услышал вопрос:

— Судиться готовы? Деньги заплатить штраф найдете?

— Как это?

— А так… Как только статья появится, сразу же ваши герои-графоманы на вас подадут в суд… Мы, де, не графоманы, а честные и благородные авторы. Разве мы хуже других? Разве в столицах лучше пишут?..

Так вот и отступился от статьи, но при этом озадачился вопросом: а действительно, как отличить графомана от настоящего автора?

Думаю, что один из важнейших отличительных признаков в данном случае заключается в следующем: графоман не видит разницы между «своим» и «чужим». «Свое», каким бы убогим оно ни было, для него превыше всего.

Однажды на страницах местной прессы увидал стихи, посвященные Анне Андреевне Ахматовой:

Глядит с фотографий усталая женщина
С покорной печалью в запавших глазах.
Всю жизнь Вы искали покоя в стихах,
И только сейчас в недоступных мирах
Душа Ваша славой посмертной утешена.

Автор этих стихов, как видим, не восходит к великому художнику, а снижает его до своего уровня. Ахматова для стихотворца только усталая женщина, которую можно пожалеть, а заодно приписать ей такие благо глупости, как покой в стихах и желание посмертного утешения. И это говорится об авторе «Реквиема» и «Поэмы без героя»!

Еще один текст того же автора:

Ты сказал, что душа моя смертна
И ничто меня ждет впереди.
Эта штука, поверь, неуместна,
Все равно я оставлю следы,
По которым пройдут поколенья
Одержимых любовью людей.
Не подвластно бессмертье забвенью —
Я всегда буду жить средь друзей!

Итак, с одной стороны, бедная Ахматова, глядящая на автора «с покорной печалью», а с другой — наш пиит, оставляющий следы, «по которым пройдут поколенья». Стоит ли удивляться после этого, что создатель подобного рода стихов, как следует из местной прессы, собирает жителей улицы, на которой он живет, и устраивает митинг, требуя немедленно назвать эту улицу своим именем.