Читаем «Ивановский миф» и литература полностью

Ленинская оценка Нечаева как титана революции вполне могла служить охранной грамотой для ивановцев, возвеличивающих своего земляка до звания «величайшего революционера». Но здесь обнаруживается одна неувязка. Ивановцы пытались, «очеловечить» Нечаева, снять с него ореол кровожадности. Ленин же, защищая Нечаева от Достоевского, не только не снимал этого ореола, но усиливал его, восхищаясь, как «просто до гениальности» решал «титан революции» вопрос об уничтожении Дома Романовых. В сущности, за этим стояло признание правоты Достоевского, подчеркивающего в своем романе бесовскую суть нечаевщины. Власть не могла хотя бы интуитивно не чувствовать этого, а потому ленинское высказывание из воспоминаний Бонч-Бруевича цитировалось нечасто и воспринималось как некая периферия идейного наследия вождя революции. Улица Нечаева в провинциальном Иванове (единственная в России) вполне соответствовала такому политическому раскладу. Логика здесь, вероятно, была такая. Пусть (на всякий случай!) среди многочисленных улиц города Первого Совета, носящих большевистские имена, будет и улица Нечаева. Советский обыватель вряд ли станет докапываться, в чем отличие одного революционера от сотни других, и тем более сопоставлять Нечаева с Петром Верховенским из запрещенных «Бесов». Таким образом, эта ивановская улица становилась тайным признанием родства новой власти с нечаевщиной, одобряемой Лениным.

В канун пятидесятилетия Октября улицу Нечаева переименовали в улицу Варенцовой в честь зачинательницы социал-демократического движения в ивановском крае, славной большевички, чей памятник и по сей день возвышается на одной из площадей Иванова. Нечаевский дом с мемориальной доской был разрушен. Никакого объяснения на этот счет сделано не было. Можно только догадываться, что побудило местные власти пойти на столь решительный шаг. Дело, видимо, заключалось в следующем. Начиная с «оттепельного» времени (середина 1950-х годов) либеральная часть советского общества все настойчивей ищет нравственное оправдание революции, и с этим не могли не считаться даже самые отъявленные консерваторы-сталинисты. Сама жизнеспособность тогдашнего советского государства во многом зависела от демонстрации его гуманистического потенциала. Следовало доказать всему миру: оставаясь верным основным положениям марксизма-ленинизма, советское общество освобождается от крайних представлений о революционном развитии. Цель не всегда оправдывает средства. В разряд крайностей заносится и нечаевщина, которую наконец-то признали за опасную реальность. Изменяется отношение к «Бесам» Достоевского. Этот роман перестает зачисляться в разряд антиреволюционных произведений. Было признано, что здесь отражены реальные явления, связанные с проникновением в революционную среду, в целом представленную честными и самоотверженными людьми, таких типов, как Петры Верховенские и Шигалевы, «скрывавшие под маской ультралевых, мнимо революционных фраз свое истинное лицо честолюбивых и нечистоплотных представителей деклассированной мелкобуржуазной богемы»[79]. Кстати сказать, на этой волне отрицания безнравственного элемента в революционном движении возникает интересная романистика. Здесь можно вспомнить «Глухую пору листопада» Ю. Давыдова, «Лунина» Н. Эйдельмана, «Нетерпение» Ю. Трифонова и др.

Местные власти, втихую ликвидировав улицу Нечаева, рассчитывали на то, что утраты никто не заметит. Но при этом явно недооценивался эффект «запретного плода». Интерес к Нечаеву после переименования улицы не только не исчез, но, напротив, подтолкнул думающую часть ивановцев к весьма оригинальной идее. Помню, как в узком вузовском кругу (дело было в начале восьмидесятых годов) было высказано предложение открыть в Иванове в дополнение к музею Первого Совета рабочих депутатов «черный музей революции», связанный с жизнью и деятельностью Нечаева. «Как жаль, — воскликнул один из присутствующих, — что поспешили разрушить дом, где жил Нечаев! Вот идеальное место для такого „черного музея“!» Впрочем, утопичность такого рода проектов тогда сознавалась довольно остро, а потому широкой огласке идея «черного музея революции» не предавалась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология
Год быка--MMIX
Год быка--MMIX

Новое историко-психо­логи­ческое и лите­ратурно-фило­софское ис­следо­вание сим­во­ли­ки главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как мини­мум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригина­льной историо­софской модели и девяти ключей-методов, зашифрован­ных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выяв­лен­ная взаимосвязь образов, сюжета, сим­волики и идей Романа с книгами Ново­го Завета и историей рож­дения христиан­ства насто­лько глубоки и масштабны, что речь факти­чески идёт о новом открытии Романа не то­лько для лите­ратурове­дения, но и для сов­ре­­мен­ной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романович Романов

Культурология