Иволга будет летать

— Все чужаки неразумны, как дети. — На лице старого горца проступила странная полуулыбка. — Но вы желаете нам добра. Вы сделали много добра, ты и твой друг. Мы сожалеем о его смерти.

— Я был ему плохим другом, — пробормотал Давыдов. — Но спасибо за твои слова, Нушалах-ан.

— Твоего друга забрал Дракон. Отнимать у Дракона добычу — к беде, но таков ваш обычай, — продолжил старик, чуть помолчав. — Ош, мой сын, пришел в мир как сын Дракона, но стал одним из вас. Многие молодые хотят быть, как вы, и мы, старики, не смеем винить их за это. Они служат вашему закону и соблюдают ваши обычаи: Ош забрал у Дракона останки твоего друга и везет сюда.

— Я знаю, он выходил на связь со мной час назад. — Давыдов показал на коммуникатор. — Скоро его работа будет закончена и он вернется сюда.

Старик кивнул.

— Мне говорили, Ош хороший работник.

— Отличный, — с улыбкой сказал Давыдов. Майор-спасатель нравился ему; они были неплохо знакомы.

— Он тоже хорошо отзывался о тебе, Вячеслав. — Старик с трудом выговорил непривычное имя. — Хабен и Арбу тоже уважали тебя.

Так звали погибших охотников; Давыдов невольно отвел взгляд.

— Я сожалею об их смерти. И мои товарищи. И командующий нашей базы внизу, полковник Смирнов — в почте есть диск с его видеообращением. — Давыдов заставил себя снова взглянуть старику в глаза. — Я мало знал Арбу и Хабена, но наши короткие встречи доставляли мне удовольствие. Я буду помнить их.

— У каждого в Драконьем Гнезде найдутся слова для Арбу и Хабена; и для тебя у многих нашлись бы слова, долгих тебе лет. Но твой друг был не таков, как ты. — Старик помолчал. — Мы уважали его силу и храбрость — но ни у кого из нас нет для него достаточно слов; мы знали его меньше, чем мало, потому как он вовсе не хотел нас знать. Таков уж он был. Но это против обычая — провожать молчанием. Идем со мной; справим день мертвых, как полагается.

Давыдову оказалось непросто не показать изумления.

— Мне лестно твое приглашение, Нуршалах-ан. — В этом Давыдов ничуть не покривил душой. — Но разве оно — не против обычая? Я — чужак. Чужакам не место на обрядах детей Дракона.

— Мой сын Ош, сын Дракона, справляет ваш обряд, потому за нашим столом ты сегодня можешь занять его место. — Улыбка на лице старика была похожа на трещину. Ирония ситуации доставляла ему несомненное удовольствие; по земным меркам, странное и не вполне уместное — но на Шатранге от земной мерки было мало проку: это Давыдов понял еще в свой первый год на планете.

— Что ж. Раз ты считаешь мое присутствие возможным, я с благодарностью принимаю твое предложение, Нуршалах-ан. Веди. — Давыдов, бросив последний взгляд на пропасть, пошел за стариком к станции. Чего бы тот ни хотел на самом деле — приглашение было не из числа тех, от которых можно было отказаться, не нанеся большой обиды.

До появления колонистов народы высокогорья жили в разрозненных деревеньках на четыре-пять домов. Но после колонизации жизнь стала стягиваться к новым средоточиям тепла и пищи — шахтерским поселкам и научным станциям, где можно было получить помощь, обогреться, поглазеть на чудеса техники и заработать: рук всегда не хватало. За полвека между горцами и землянами образовался своеобразный симбиоз, которым обе стороны — с некоторыми оговорками — дорожили. Ближайшая к станции Хан-Арак горская деревня, где проживало три десятка человек, находилась от нее в получасе пешего пути, образуя неправильный треугольник со станцией и рабочем поселком при шахте. Некоторые шатрангцы — в основном, одинокие старики и те, чьи близкие работали с колонистами или служили в спасотряде, — жили прямо на станции: для них был даже построен отдельный домик.

Именно к нему направился Нуршалах ан-Хоба. Давыдову прежде приходилось бывать внутри, но лишь в главной комнате, где жильцы ели и принимали гостей; теперь же старик провел его в заднюю часть дома и оттуда — на чердак.

— Промеж земли и неба. Так положено, — объяснил старик почему-то шепотом.

Давыдов молча шел за ним. «Тайные собрания» на чердаках напоминали о детстве; но сейчас все происходило всерьез — и от этого делалось не по себе.

Чердачное помещение было разделено на две части перегородкой, но и половина оказалась достаточно просторна. На лавках за длинным столом сидело десять человек горцев: кроме стариков, было несколько молодых мужчин и женщин. Горели жировые свечи, в воздухе от курительных трубок и подожженных ароматических трав клубился дым: запах стоял густой, чуть сладковатый. Вдоль стен висели бараньи и козьи черепа.

— Прежде к поминальному столу приводили жертвенного зверя, — свистящий шепот Нуршалаха навевал жуть. — Мы говорили, он слушал, пока старейший не отпускал его на вечные луга. Там зверя встречали ушедшие: он говорил с ними за нас, повторял им наши слова, а здесь женщины коптили мясо в дыму травы хас-но, и мы утоляли печаль прощальной трапезой. Но вы, чужаки, принесли перемены. — Старик пристально взглянул на Давыдова. — Все меньше хорошего зверя в наших горах. И лестницы ваши узки и хрупки — сюда не провести зверя.