Иволга будет летать

Все расходились мрачные и подавленные, даже капитан Цибальский, который, несмотря на предвкушение скорого завершения дела и отъезда, заразился общим настроением.

Давыдов, направляясь к двери, остановился рядом с Каляевым.

— Спасибо.

— Не за что. — Каляев взглянул на него снизу вверх. Давыдов не уходил. — Что-то еще?

— Почему бы вам просто не оставить нас в покое?

— Моя невнимательность касается только несущественных моментов. А то, что здесь происходит — более чем существенно: думаю, в этом и вы со мной согласитесь.

Давыдов кивнул:

— Похоже, что так.

— Вы должны помочь мне установить настоящую причину, — сказал Каляев.

— Про то, что есть долг, вам следовало бы поговорить с Абрамцевым, будь он жив. — Давыдов развернулся на каблуках и вышел вон.

Позже Мелихов извинился и даже просил Смирнова отменить наказание или разделить «по справедливости», но тот отказал:

— Драки затевать, Паша, уставом запрещено. А дураком быть — нет.

Мелихов, верный себе, ухмыльнулся.

— Так запретите!

Смирнов только поморщился.

— Давыдов теперь командир эскадрильи: пусть сам как хочет, так с тобой, дубиной стоеросовой, разбирается. А от меня отстаньте. Все, свободен!

— Только вы бы ему напомнили, Всеволод Яковлевич, — Мелихов обернулся в дверях, — что он теперь комэск. А то он, кажется, запамятовал.

— Кому сказано, вон! — рявкнул Смирнов. Но когда за Мелиховым закрылась дверь, пробормотал себе под нос:

— Надо будет, напомню.

Однако напоминать Давыдову ничего не требовалось.

* * *

Утром в день похорон невидимый шар солнца расцвечивал облака в золото-коричневые тона. Необычно хорошая погода после стольких пасмурных дней казалась издевательством.

Кладбище при Дармыне было немаленькое: постройка базы и первые полвека на планете недешево обошлись колонистам.

Прощание и погребение прошли милосердно быстро, но официальные поминки Смирнов вынужден был устроить с размахом. Пришлось отвести под них главный конференц-зал базы, и все равно за столами хватило места не всем. Абрамцев мало с кем общался тесно, однако был человеком известным: в зал, кроме сотрудников, набились окружные чиновники, военные, авиаторы-любители, журналисты и просто случайные люди. Мужчины в строгих костюмах и женщины в закрытых черных платьях — все вместе они напоминали стаю галдящих ворон.

«Но на Шатранге нет ворон», — подумал Давыдов. — «Горы не любят птиц. И этих клоунов они едва ли стерпят долго».

От маленькой языческой церемонии в Драконьем Гнезде происходящее в конференц-зале отличалось разительно. Шатрангцы стремились вспомнить и сказать что-то об умерших, здесь — люди старались показать себя, и это, подумал Давыдов, тоже своего рода религия: религия многозадачности и практичности. Жизнь продолжалась; поминки были таким же светским событием, как гастроли оркестра или ежегодный торжественный бал в доме правительства.

Пока какой-нибудь оратор, отчаянно потея в шерстяном костюме, пытался выдать оригинальную поминальную речь, в дальних концах зала на него не обращали ни малейшего внимания. Люди собирались небольшими группками и старались для виду сохранять приличествующие случаю скорбные гримасы, но говорили о всяких житейских мелочах, обсуждали последние новости — в основном, стоили предположения о предстоящем сообщении насчет «дыхания Дракона»; как никак, это была одна из самых необычных загадок планеты. Шептались и об аварии Иволги, но гораздо реже: официально объявленная причина — внезапная остановка сердца — большинство любопытствующих удовлетворила, а конспирологические и запутанные версии не вызывали особого доверия.

Абрамцева сидела во главе стола рядом со Смирновым, выслушивала славословия в адрес Дениса и соболезнования в свой и не показывала виду, насколько ей претит приторный пафос происходящего; Давыдов в который раз поразился ее выдержке. Сам он отговорил положенную речь в самом начале, выпил обязательную стопку и выбрался из-за стола.

Около получаса он бродил по набитому людьми залу, слушая разговоры и здороваясь со знакомыми. А после, убедившись, что его никто не ищет и никто, включая уже заметно захмелевшего Смирнова, не обращает на него внимания, украдкой кивнул Абрамцевой — в надежде, что она правильно поймет его отсутствие — и ушел.

После шумного зала коридоры базы встретили его тишиной и спокойствием.

Первым делом он поднялся в комнату отдыха пилотов и взял из шкафа Абрамцева магнитную карточку-пропуск. Его собственная еще не была перекодирована, но Денис не любил брать лишних вещей с собой в кабину, а в суматохе последней недели никто не вспомнил, что карточку покойного комэска — с высшим уровнем допуска — необходимо аннулировать.