Из давних времен Христианской Церкви

Какова была дисциплина в языческих школах, такова же была там и нравственность. Яблоко недалеко падает от яблони. Уже из того, что сказано выше о слабости дисциплины в школах языческих, можно заключать, что нравственность языческих школьников должна была стоять на низком уровне. Но мы приведем еще несколько черт, характеризующих печальное нравственное состояние языческих школьников и указывающих как далеко простиралось зло. Языческие дети привыкали к воровству; они не могли давать себе отчет, как это дурно, не понимая, что «все пороки детства переходят в следующие затем возрасты». Они ни во что ставили обман, ложь, «обманывали и учителей, и родителей, употребляя на то всякую ложь». Они привыкали к наглому хвастовству. «Детской невинности не было уже у детей языческих». (Августин. Исповедь, кн. 1, гл. 19).

Но все это ничто в сравнении с той нецеломудренностью, какой отличались языческие школьники. И это неудивительно, если примем во внимание следующее: часто школьники учились вдали от домов родителей, в каком-нибудь городе, неблизком к родине. Поэтому школьники оставались на полной свободе и злоупотребляли ею. (Григорий Нисский. О жизни Григория чудотворца. Твор. его. VIII, 139).

Да если дети и жили под одной кровлей с родителями, то это мало помогало делу, потому что родители не обращали внимания на нравственное состояние своих детей. «Домашние и близкие по одному свидетельству, не заботились о том, чтобы отвращать детей «от плотских похотений», внушать им негодование «к бесстыдству и беспутству». (Августин. Исповедь, кн. II, гл. 2).

Правда, язычники тех времен в деле нравственного воспитания своих детей возлагали большие надежды на педагогов, называли их «стражами целомудрия школьников», сравнивая их с «лающими собаками, отгоняющими волков», т. е. соблазнителей от их питомцев; но горький опыт не оправдывал подобных надежд. Товарищи в школах не только не сдерживали друг друга в границах нравственной строгости, но и подталкивали один другого переходить от одной мерзости к другой. В результате получалось то, что юноши «свободно предавались греховным чувственным удовольствиям», тем более, что за преступление против целомудрия «закон не угрожал никакой опасностью». (Григорий Нисский. Там же, 140).

Языческие юноши «стремглав пускались в любовные похождения, жаждали их и пленялись ими». Ведь иметь «любовные похождения» считалось признаком «изящества» и «светскости» в поведении молодого поколения. (Августин. Там же, кн. 3, гл. 1).

И вот юноши ходили, по характерному выражению одного современника, «по путям вавилонским и валялись в грязных нечистотах». (Августин. Там же, 2, 3).

Дело доходило до того, что им, юношам, нравились наконец, не только греховные деяния, но и сам грех, так сказать, в его идее. Они начинали «любить не предмет своих увлечений, пристрастий, падений – нет, а само падение, сам грех, живущий в душе». (Августин. Там же, 2, 4).

Между школьниками было делом обычным хвастаться подвигами своего нецеломудрия. «Постыдными делами своими не стыдились они гордиться, как подвигами какими-нибудь, стараясь превзойти других позорным удальством потому только, что ими восхищались в кругу своевольного юношества». (Августин. Там же, 2,2).

Кто безнравственнее избирал предметы для разговора, тому непутные товарищи, забывая всякий стыд, кричали: «браво, браво». (Августин. Там же, 1, 13).

«Если же не представлялось случая перещеголять приятеля распутством, то иной из юношей выдумывал и рассказывал своим товарищам такое, чего с ним совсем и не было», и это делалось для того, чтобы «непорочности не пошли за пошлость». (Августин. Там же, 2, 3).

Нужно сказать, что языческие юноши достигли такой степени распущенности, что «если встречался между ними юноша, украшенный целомудрием, то он был неприятным зрелищем для своих сверстников». (Григорий Нисский. О жизни Григория чудотворца. Твор. его, VIII, 137).

Развратная жизнь иных из учившихся в школах языческих юношей доводила до печального болезненного состояния: молодой организм страдал от излишества чувственных наслаждений. В шестнадцать-семнадцать лет иные из них высматривали стариками: «лицо иссыхало и весь юноша становился мерзок» на вид. (Августин. Там же, кн. 2, гл. 1).

Разумеется, ничего подобного нельзя было встречать среди христианских школьников. И даже более: они представляли поразительную противоположность распущенности языческого юношества. Христианские юноши, отправляясь в школы, давали обет своим родителям, что они отнюдь «не станут увеселяться худым», прося своих родителей в противном случае «исключить их из числа их детей». (Письмо Никовула к отцу. Твор. Григория Бог. V, 277).