Из глубины. Избранные стихотворения

Я. В ту пору господствовала газетная поэзия. Почитаемыми были Твардовский, Исаковский и Щипачёв. Каким открытием и потрясением был выход двух томиков Есенина в бумажной обложке! Обложки очень быстро оборвались… А об открывшемся на нужной странице томике Тютчева – я уже говорил. Мир нужно не только увидеть, но и помыслить. Мысль должна быть зрячей. И музыкальной. Я бродил в одиночестве, приходил к ночной реке, дальние огни отражались в ней: «отражённого света колонны/ погружаются в глубину». Я поднимался на обледенелый, качающийся под ветром железнодорожный мост, и видел звезду над ним. Я и сам не понимал, чего искал. Чуть позже я писал: «Какая даль таится/ во мне, в тебе, во всём…/ И разве нам простится,/ что это – не поймём?»

И.Р. Выходит, Тютчев в тебе откликнулся и как романтик?

Я. Да. Но свою глубинную связь с романтизмом (через Тютчева с немецким романтизмом) – я осознал позднее. А сама изначальная романтическая ситуация была в том, что я почувствовал себя чужим: в этом городе, в этой стране, – а более всего, в своем времени. Этому времени я решительно не хотел принадлежать. Запечатал я свои стихи в конверт и послал наугад – в литературную консультацию Союза писателей. Была тогда такая. И получил неожиданно тёплый и человеческий ответ за подписью Людмилы Сергеевой. А затем переписку взял в свои руки Андрей Сергеев. Не люблю писать мемуары. Но о некоторых людях, встреченных мной в жизни – всё же написал. А об Андрее – нет. Это был первый по-настоящему незаурядный человек, встреченный мной. Молодой, чуть старше меня самого – похож на молодого бунтаря ХІХ века, какого-нибудь народовольца. О чём я ему говорил. Андрей «вёл» меня до самой своей неожиданной гибели. Он успел позвонить мне и сказать какие-то странные слова по поводу моей второй книги «Пространство» – не решусь их повторить. Говорил, что написал по поводу книги подробное письмо – но оно, видимо, затерялось на почте.

И.Р. А что ты делал до этого?

Я. О! Я учился в машиностроительном техникуме – из которого меня выгнали, поскольку я не мог начертить ни одной по настоящему прямой линии. Я поступил сразу на второй курс Тбилисского финансово-кредитного техникума (в Тбилиси жил дядя, брат матери). И закончил техникум, и успел даже поработать год инспектором сельхозбанка на Северном Кавказе. Но в отсутствие начальства решил применить полученные знания на практике – опять выгнали. Уехал снова в Дружковку, к маме. Поработал немного страховым агентом, а потом решил зарабатывать себе «рабочую биографию», которая, как я понимал, очень нужна была начинающему поэту. Стал разнорабочим на складе. Таскал ящики с болтами и тяжелые мотки стальной проволоки – приходя домой, я падал и засыпал, даже не переодеваясь. Зато написал стихи: «Катали проволоку, складывали проволоку/ и кровь в висках стучала, будто колокол…» Так их нигде и не напечатал. Ежегодно посылал стихи в Литературный институт им. Горького и получал стандартный ответ: ваши стихи не прошли по творческому конкурсу. Решил собрать ровно пять таких ответов – а потом и впрямь куда-то поступать. Правда, в промежутке – поступал ещё и на актёрский факультет театрального института в Киеве. Я ведь был самодеятельным актёром, невероятно заразительным – едва я выходил на сцену, раздавался гомерический хохот. Спасибо, что не приняли – хотя потом я был и дотошным театральным критиком, и даже завлитом Тираспольского театра. Подумав о том, куда поступать, по некоторым соображениям решил поехать подальше, на Урал, в Пермь. Хотя и на филфак Пермского университета – тоже приняли не с первого раза. Вот тут и начались поездки Пермь-Дружковка с остановками в Москве.

И.Р. Ну, расскажи об этих «остановках» подробнее.

Я. Конечно, главное – Андрей! Огромное впечатление от его личности. И атмосфера абсолютного равенства – когда нет старшего и младшего. С какой энергией он меня «просвещал»! Он меня вводил и в круг своих эстетических пристрастий в поэзии. Показывал чужие стихи. Запомнились фигуративные стихи, стихотворение в виде песочных часов. А поразил Станислав Красовицкий. Понял, что тут мир рушится. Апокалипсис. Сейчас, через несколько десятков лет, с трудом нашёл в интернете стихотворение, тогда поразившее: «А волны стоят в допотопном ряду./ И сеется пыль мукомола./ Старуха копается в желтом саду,/ отвернутая от пола.»

И.Р. Ты так об этом говоришь, как будто и сейчас ещё потрясён.