Из грязи в князи

Из загашников Храма вынесли новый алтарь, для старого, теперь нечистого, вырыли могилу поглубже, после чего бывший в употреблении закопали с глаз долой, из сердца вон. Обрядовой процедурой теперь лихо руководил перехвативший узды правления жрец Кондорий, больше не обращая внимания на злобные взгляды с громом и молниями, метаемыми в его сторону лжепонтификом.

Легионеры почтили первое лицо державы, принеся присягу Юпитеру, а затем и сына Бога Марса.

– Вот теперь можно и новой козой заняться! – объявил Кондорий.

Ещё одно несчастное животное, несмотря на отчаянную попытку вырваться (смирительный раствор с транквилизаторами, не влитый в козу с вечера, а вколотый только что, подействовать не успел), дубиной забили промеж глаз и рогов.

– Litatum! – воскликнул быстро сориентировавшийся гаруспик, что означало признание и публичное оглашение ещё одного успеха почти безнадёжного римского дела.

– Litatum! – подхватила толпа: – Условия благоприятны!!! Будем сегодня сыты! Дождались!

В пламя огня снова полетели жертвенные лепешки, напечённые намедни трудолюбивыми руками римских женщин: не все из них успели сжечь после надругательства над первой козой.

Под руководством Кондория жрецы, трижды обнеся вокруг нового алтаря внутренности отбывшей в мир иной животинки, сложили их на жертвенник и призвали Юпитера принять священный дар:

– Accipe, sume, cape libens, volens!!!

Юпитер благосклонно принял, чувств никаких не изведав и не выразив (Марс тем временем приободрился, предвкушая скорое воинское пиршество).

На алтарь снова полилось вино и посыпалась мука вкупе с ладаном. Приятный запах жжёного всё активней будоражил и щекотал ноздри обрядшихся.

Жрец Кондорий вскинул руки к небосводу, принялся что-то бормотать себе под нос и слева направо перемещаться вокруг алтаря: молитва и не должна была быть понятной непосвящённым. Когда служитель Богов отрывал руки от небес, прихожане один за другим рывками и урывками ловили их и губами касались тыльной стороны потных ладоней. Кто не успел, тот опоздал.

– Это мне должны целовать руку! Мне, а не этому безродному самозванцу и узурпатору! – чуть не плача шептал жрец-понтифик, отодвинутый на обочину церемонии в результате жёсткой внутривидовой борьбы за выживание: жизнь покатилась под уклон, ибо не всё коту масленица.

Поворачиваясь всё время направо, Кондорий раз за разом прикладывал правую руку ко рту, соединив два пальца: указательный и большой. Так велел священный обряд и долг служителя Олимпийцев и Пантеона.

– Теперь пора в Храм завершить нашу посконную процедуру верности Юпитеру и всем остальным Богам! – провозгласил Кондорий, не забыв добавить: – И в первую очередь – Марсу и сыну его Галерию! Да здравствует Марсов отпрыск!

Выдержавшаяся до самого конца богослужения кучка людей в ожидании чуда и мяса на полусогнутых рванула в Храм, чуть не сбив с ног его штатных жрецов.

Все служители Богов, включая опального лжепонтифика, сначала немного опешив, тоже, ускоряя шаг, вошли в святилище Юпитера. Галерий с Кондорием с хвостом в виде легковооружённых легионеров прошествовали туда последними, будучи уверенными, что никуда не опоздают.

– Ex templo, покиньте Храм, идите до дома, до хаты! Ire licet, ступайте! Valete, будьте здоровы, живите богато! – наконец, набравшись мужества и воздуха в лёгкие, решился высказаться и попытался взять управление в свои руки штатный храмовый жрец-понтифик. – Пошли все вон, кроме цезаря и его славных воинов!

– Согласно посконным правилам обряда, все мы, оказавшиеся самими стойкими, по завершении церемонии должны получить хотя бы мясо козы! – раздались слабые протесты стойких в своей вере прихожан. – Мы верующие, мы же выстояли до конца службы! Не оскорбляйте наши чувства! Не кощунствуйте, вы же служители Богов! У нас с утра маковой росинки во рту не было!

Жрецы, не обращая внимания на глас народный и осмелев, собственными руками и ногами вытолкали недопонявший люд прочь из Храма.

– И ты тоже иди с миром! – обратился понтифик к Кондорию. – Тут и без тебя компетентных жрецов с большим опытом хватает, закончим наше священнодейство по всем правилам! Ты сам человек не местный, иногородний, невесть откуда приблудивший, иди с Богом… эээ… с Богами! Не буди лиха, пока оно тихо!

Неместный жрец замешкался, глаза его забегали, руки задрожали: «Неужели это всё? А ведь счастье было так возможно!»

– Иди, иди подобру-поздорову, а то хуже будет, иначе твои внучки забудут, какая дорога ведёт к нашему Храму, станут безработными, не сделают блестящей жреческой карьеры. И тебе будет нечем семью кормить, – подтвердил опальный, но штатный жрец на окладе свою настоятельную рекомендацию, напирая на слабое место выскочки, как будто почувствовав его мандраж и неуверенность.