Из индийской корзины

В средние века вокруг этих мест разбушевались страсти — побережье манило как индусских раджей, так и султанов-мусульман, но появившиеся здесь в 1509 г. португальцы положили глаз на удобную гавань — buan bahia, и в 1534 г. договорились с тогдашним султаном о передаче островов португальскому королю. Истово насаждая веру, португальцы застроили острова церквами и монастырями — в таком охристианенном виде «семерка» стала частью наследства португальской принцессы Катерины Брагансы, выданной в 1662 г. за английского короля Карла II. Потом, правда, португальцы засомневались (Португалия потеряет Индию в тот день, когда англичане обустроятся в Бомбее, — поплыло в Лиссабон пророческое послание) и до 1665 г. цепко держались за прежние владения. Британцы проявили упорство, и будущий Бомбей стал самым ценным даром, который был получен от оказавшейся бесплодной королевы и который Карл II, остро нуждавшийся в деньгах, уже в 1668 г. отдал в аренду Ост-Индской торговой компании за 10 фунтов годовых.

Чтобы подтвердить право собственности на острова, Корона неустанно засылала сюда официальных лиц, но влажный жаркий климат, а также болотная гниль и жиревшие на рыбьих отходах навозные мухи делали свое дело: губернаторы отправлялись на тот свет один за другим. Тем не менее местность стала постепенно англицизироваться — появились форт и таможня, затем суд и милиция, доки, типография и плавильный двор. Джеральд Онгьер, названный впоследствии отцом-основателем города, за короткий срок (1669–1677) успел многое, а главное — проявил широту души. Посетивший эти края французский лекарь Деллон с восхищением писал о Бомбее как о городе, где «свободу обретает любой чужак, независимо от религии и национальности». К уже осевшим в Бомбее маратхам-индусам, мусульманам и португальцам присоединились гуджаратские торговцы и ткачи, затем парсы — последователи зороастризма из Ирана, арабы с берегов Персидского залива и армяне; позже появились греки и евреи-сефарды, а затем потекли нескончаемые этнические потоки со всех уголков Индостана. Одна из дефиниций Рушди сравнивает город с греющейся на летнем солнцепеке кровососущей ящерицей: Наш Бомбей напоминает руку, на самом деле это рот, всегда открытый, всегда голодный, заглатывающий еду и таланты со всей Индии. Обаятельный кровопийца…

Гибридный, гетерогенный характер города укреплялся и в результате межконфессионального и межэтнического смешения кровей: полукровки всех мастей и оттенков долгое время являлись социально признанной частью бомбейского общества. Впрочем, руководство Ост-Индской компании неуклонно стимулировало «поставки» добропорядочного женского контингента из метрополии; к тому же индийские просторы, заселенные английскими чиновниками, торговцами и солдатами, увеличивали матримониальные шансы бесприданниц и перезрелых. Томас Худ, английский поэт-юморист начала XIX в., так отразил это в одной из баллад: Твердит мне мать, твердит отец: / «Хоть ты и молода, /Пора бы, дочка, под венец, /Пришли твои года. /Не упускаем мы в страду /Погожих летних дней». / Но ярче солнце я найду, /И потому— в Бомбей[48]. Жена одного из бомбейских губернаторов записала в своем дневнике: Прибытие карго (если мне позволят употребить такой термин) юных дамочек из Англии является одним из волнующих событий, которым ознаменован приход холодного сезона[49].

Урбанизация ландшафта сопровождалась постоянной борьбой с морем за каждый сантиметр суши: сначала строили мосты, затем возводили дамбы, осушали болота и, наконец, перешли к наступлению на водные просторы. Названия «семерки» отпечатались в топонимике городских районов, а имена влиятельных англичан, парсов и евреев, в наибольшей степени определивших облик города, — в названиях улиц, фонтанов, рынков, площадей, банков и театров. Город горел и отстраивался заново: в нем перемешались все существующие на земле архитектурные стили, здесь Запад воочию сошелся с Востоком.