Из индийской корзины

Трагические события, перевернувшие жизнь вымышленных Джибрила Фаришты и Саладина Чамчи (а потом и Салмана Рушди), начинаются после того, как они покидают Бомбей. Джибрил, кстати, живет в пентхаусе высотного дома на Уорден-роуд в районе Малабарского холма (построенном, совершенно очевидно, на месте родного дома Салима Синаи из предыдущего романа), откуда видна половина Бомбея, в том числе вечернее ожерелье (огни. — И. Г.) набережной Мэрин Драйв, Скэндэл Пойнт и море. Саладин родился в просторном, но уже изъеденном временем и ветрами парсийского стиля особняке из природного сульфата с колоннами, ставнями и маленькими балкончиками, расположенном почти на самом берегу Аравийского моря, у Скэндэл Пойнт. На предприимчивый ум юного бомбейца произвел неизгладимое впечатление случайно найденный на улице бумажник с фунтами стерлингов, и, совершая меркантильное предательство по отношению к родному городу, он окунулся в мечты о Лондоне: …он стал невероятно уставать от этого Бомбея с его пылью, вульгарностью, полицейскими в шортах, трансвеститами, киношными fanzines, спящими на тротуарах бомжами и притчей во языцех — поющими шлюхами с Грант-роуд, начинавшими как поклонницы богини Иелламы в Карнатаке и закончившими здесь как танцовщицы в более прозаических храмах плоти. Он был сыт по горло текстильными фабриками, внутригородскими электричками, всей неразберихой и культурой чрезмерности во всем, чем обладало это место…

Недовольство Саладина отражает элементы разочарованности самого Рушди, уловившего глубинные метаморфозы в городе детства и обнаружившего появившуюся в нем несамодостаточность: Бомбей оказался культурой римейков. Его архитектура передразнивала небоскребы, его кинематограф бесконечно перепевал «Великолепную семерку» и «Историю любви», заставляя всех своих героев защитить по крайней мере одну деревню от бандитов-убийц и всех своих героинь, хотя бы раз в их карьере — желательно в самом начале, умереть, предпочтительнее от лейкемии. Но, прижившись в Англии, Саладин начинает постепенно отвоевывать (как сушу у океана) обратно свой Бомбей — через попытки примирения с постаревшим отцом, что по сути означает признание кровного и духовного родства. Вот он снова оказался на Скэндэл Пойнт: Саладин почувствовал, как, словно прилив, нахлынуло прошлое, утягивая за собой, наполняя его легкие соленым вкусом возвращения после долгого отсутствия. Я сегодня не в себе, подумал он. Сердце прыгает… Когда он увидел грецкий орех, в дупле которого, как утверждал отец, спрятана его душа, руки у него затряслись. Так или иначе — душа героев Рушди всегда принадлежит Бомбею, и родной город дает им новый шанс на жизнь и смерть; в ценностной иерархии Рушди из четырех якорей души (место, язык, люди, обычаи) решающим является место. Полемизируя с высказыванием «Прошлое — это чужая страна», в «Воображаемых родинах» Рушди утверждает: «Прошлое — это дом». Оно не только было, но есть, даже если отчий дом подвергается физическому уничтожению: Он стоял у окна своего детства и смотрел на Аравийское море. Детство было позади, и вид из этого окна был не более как старое и сентиментальное эхо. К черту! Пусть приходят бульдозеры. Если старое отказывается умирать, новое не может быть рождено.

«Прощальный вздох Мавра»