Из индийской корзины

Первое официальное владение англичан в Индии — Бомбей не играл не только заметной, но вообще никакой роли в подъеме и укреплении английской власти на полуострове Индостан; основными сценами политического театра являлись Калькутта и Мадрас. Свой стратегический вес Бомбей начал набирать с того момента, как был освоен морской путь через Средиземное и Красное моря; его звездный час наступил с открытием в 1869 г. Суэцкого канала — это превратило Бомбей в главный порт Индии, мировой торговый и финансовый центр, место делового сотрудничества Запада и Востока. Таковым он остается по сей день, включив в свой актив грандиозную «фабрику грез», известную как «Болливуд». Изменения, однако, затронули «компостную ауру» города — в 1960 г., в результате административного реформирования, Бомбей стал столицей Махараштры, штата, образованного по монолингвистическому принципу; коренные жители Махараштры — маратхи — начали прибирать хрестоматийно космополитический метрополис к своим рукам.

«Дети полуночи»

Я родился в городе Бомбее… — так начинает повествование Салим Синаи, герой второго романа, «Дети полуночи» (1980), принесшего Салману Рушди Букеровскую премию. В эссе «Воображаемые родины» (вероятно, названном так по созвучию с популярным на Западе трудом Бенедикта Андерсона «Воображенные общности. Размышления о происхождении и распространении национализма») Рушди, которому приходится разъяснять практически все свои произведения, рассказал, что возле его писательского стола висит старая фотография, на которой запечатлен дом его детства. В конце 1970-х Рушди простоял перед родовым гнездом в Бомбее, не заходя внутрь, несколько часов, и тогда, по его признанию, у него зародился замысел «Детей полуночи» — эпического полотна об Индии XX в. и о судьбах детей, рожденных одновременно— в полночь с 14 на 15 августа 1947 г. — с независимой Индией. Судьба Салима (как и самого Рушди) расколота на несколько частей. Рожденный в семье бомбейских мусульман, он после раздела утратил почти всех родственников, переехавших в Пакистан, «страну чистых». Еще через некоторое время сохранившийся от прежних времен штат Бомбей был разделен на Махараштру и Гуджарат, и приобретший статус столицы маратхов Бомбей стал активно «маратхизироваться». Позднее, оказавшись против своего желания в Пакистане (как и Рушди), Салим, «навечно зараженный бомбейскостью», не может справиться с тоской по Бомбею: Я никогда не простил Карачи за то, что это не Бомбей, — жители его издавали запах молчаливого смирения[50], что угнетающе действовало на мой нос, привыкший к избыточно наперченному бомбейскому бунтарству.

Действие романа, развивающееся не линейно, а ассоциативно, по закону фрагментарного диктата памяти, периодически замирает на торжественном перечислении бомбейских кварталов, улиц и магазинов: Школьный автобус ехал мимо Чаупатти Бич, сворачивал налево от Мэрин Драйв, проезжал Виктория Терминал, направлялся к Фонтану Флоры, мимо станции Черчгейг и Крауфордского рынка… Уорден-роуд, храм Махалакшми, Уиллингдонский клуб, Хорнби Веллард, стадион им. Валлабхаи Патела, Уолсингхэмская школа для девочек на Нипен Си-роуд, больница Брич Кэнди, гробница Хаджи Али и еще около десятка бомбейских топонимов не сходят со страниц романов Рушди. Практически все его герои появляются на свет в родильном отделении при монастыре сестер Девы Марии Благодатной на Алтамонт-роуд, а их жизнь крутится вокруг элитарного района Малабарского холма. Иногда эти словесные формулы заключаются в скобки, не укладываясь в колею, проторенную памятью, и тогда Рушди вкладывает в уста, например, Мораиша Загойби из «Прощального вздоха Мавра» объяснение того, что и так ясно: О, благословенная мантра моего утраченного города! Эти места навечно ускользнули от меня, я властвую над ними только в своей памяти. Извините, если я поддаюсь соблазну оживить их перед своим взором, повторяя как заклинания их имена.