Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Подождите меня здесь, я мигом, — бросил дворецкий и побежал докладывать. — Анна Петровна ожидает в своих покоях ваше высокоблагородие! — неожиданно церемонно произнёс он и повёл Павла наверх широкой мраморной лестницей.

— Рада вас видеть, господин ротмистр! Пожалуйте сюда, и прошу без церемоний, будьте как дома! — просто и без капли жеманства приветствовала Анна вошедшего к ней Овчарова.

Отрекомендовавшись по всей форме и поблагодарив за оказанное ему и Пахому гостеприимство, тот занял предложенный ею стул.

— Игнатий говорил мне о ваших приключениях, но я горю нетерпением самой узнать их от вас. — С этими словами девушка уселась на стоявшее возле стула канапе и приготовилась слушать.

Павел повторил, что рассказывал управляющему, добавив подробности, которые, как он посчитал, могли заинтересовать молодую барышню. И не ошибся. Глаза Анны блестели, к бледным после тяжёлой болезни щекам вернулись краски, и её лицо приобрело живое, непосредственное, почти детское выражение.

— Стало быть, в Москве вам повстречался Наполеон? Каков он из себя? Расскажите!

— Я видел его лишь мельком, сударыня, когда он спешно покидал охваченный огнём Кремль.

— Но вы находились близко от него?! — не переставала любопытствовать Анна.

Личность императора французов сильно занимала девушку. Воплощение зла, узурпатор, враг рода человеческого, корсиканское чудовище или, наконец, антихрист — подобных расхожих определений, коими в избытке награждало Бонапарта русское общество, она намеренно избегала, и Павел отметил это. Чувствовалось, что Анна хотела судить о Наполеоне непредвзято и здраво.

— Достаточно, чтобы разглядеть. Росту, пожалуй, самого обыкновенного, чуть полноватый, матовой белизны лицо с отчётливым резным профилем и пронзительным взглядом. На челе его не отмечалось испуга, оно источало спокойствие и волю, тогда как спутники его испытывали страх. Они были явственно смущены, их удручённые испуганные лица свидетельствовали о замешательстве и тревоге.

— Однако ж, господин Овчаров, быть может, они тревожились о своём вожде? Ведь пожар был столь силён, что мог погубить его.

— Ваша правда, Анна Петровна. Насколько могу судить, Бонапартово окружение, солдаты и особливо гвардия обожают Наполеона. Возгласы «Vivel’Empereure!»[41] то и дело оглашали Москву, пока я там находился. Он благоразумно позабыл недавнее свидание с Наполеоном в Гжатске и краткую беседу в Смоленске. Они не вписывались в их с Пахомом легенду, сочинённую на ходу Овчаровым, хотя его и распирало блеснуть перед Анной столь поднимавшим его репутацию знакомством. Интуиция и знание людей подсказывало ему, что Анна вовсе не кокетка и жеманница, что она не по годам умна и, конечно, ей можно доверять, и доверять всецело, однако рассказывать свою подлинную историю повременил, памятуя, что предмет её составляет не одного его тайну.

— А что ваша рана? Простите, я сразу не спросила об ней.

— Пустяки! Почти зажила! — коснувшись ладонью изрядно нывшего плеча, не моргнув глазом соврал Овчаров.

— Ежели в том есть нужда, я перевяжу её, у меня и корпия нащипана, — застенчиво предложила Анна и вовсе зарделась.

— Премного благодарен, любезная Анна Петровна, но не извольте беспокоиться. Пахом превосходно несёт лекарскую службу и каждый день пользует меня.

— Что ж, дело ваше, но корпию, однако ж, возьмите. Я перешлю её с Игнатием.

Не успела она сомкнуть уста, как в комнату вбежал запыхавшийся дворецкий и сообщил, что к усадьбе скачут квартирующие у них французы. Павлу подобная встреча, на сей раз в «благородном» обличье, не предвещала ничего хорошего. Поцеловав ручку хозяйке, он удалился, сопровождаемый, а если говорить начистоту, немилосердно подгоняемый Игнатием.

— Поспешайте, ваше высокоблагородие, поспешайте! Ежели французы, не ровён час, здеся вас обнаружат, неприятствия случатся! Несдобровать нам! — в сердцах бурчал и кряхтел Игнатий, хотя сам был не робкого десятка. Тревога за Анну руководила им. — Не сюды, ваше высокоблагородие, через заднее крыльцо выходите! — вцепившись в рукав Павлова сюртука, тащил он к спасительным дверям ротмистра.

Предусмотрительность управляющего оказалась не лишней. Едва они спустились на чёрное крыльцо, как послышалось характерное хлопанье копыт по размокшей, напитавшейся влагой земле и раздались возгласы вернувшихся офицеров. С французами удалось разминуться на считаный миг, и никем не замеченный Павел благополучно добрался до своего убежища.

Вечером вернулись Федька с Пахомом.

— Ох, отогреться бы, смерть как на дожде измёрзли!

— Да и промокли дюже! Хоть выжимай! — в тон Пахому отвечал Овчаров. Дождь заметно поубавился, но продолжал гулко обстреливать избу мелкими стреловидными каплями. — Подвигайтесь к печке, сейчас дровишек подброшу! Ну, докладывайте, как разведка прошла? — когда все расселись (Игнатий, естественно, тоже был тут), спросил Павел, пристально глядя на молчавшего Фёдора.