Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Что тебе сказать, барин. Добрались мы до храма скоро, долго не плутали, хотя темень была — глаз выколи. Пожары-то московские из-за дождины присмирели! Отец Серафим Пахома признал, обрадовался ему, однако ж записку твово благородия всё же испросил, — неторопливо, с каким-то необъяснимым смаком повествовал Меченый. — Хранцуз ноне квартирует у него на подворье, так что, слава Богу, — Федька перекрестился, — мы их караул первыми возле дверей заприметили, а самого батюшку уж в храме повстречали.

— Подворье, Фёдор трогать нельзя. Инако батюшку со всем семейством его неприятель в расход, как способника партизанского, пустит.

— Не держи нас за дураков, барин! Неужто мы без понятия?! Ты лучше не перебивай, а слухай далее. — Федька недвусмысленно показал Павлу, что он тоже не лыком шит и не меньше его в жизни понимает. — Так вот, чутка подале от подворья стоит женская богадельня. Хранцуз… Отец Серафим, правда, сказывал, что это не хранцуз, а поляк был. Так вот, ляхи эти, антихристово племя, всех старух оттудова, то бишь из означенной богадельни, выгнали и в самой ней покойно себе поместились.

— Стало быть…

— Не скачи наперёд батьки, барин, башку расшибёшь! — уже в раздражении поставил на место Павла Меченый. — Да, чутка запамятовал, всё перебиваешь меня, ваше высокоблагородие! — погрозил здоровущим кулаком Федька. — Так вот, батюшка сказывал, что ляхи наперёд, как старух бесприютных на улицу выгнать, их, убогих, подчистую ограбили. Всё, что у сирых ценного нашли, то и забрали. «Пенензы, давай, пенензы!» — на всю улицу орали они, аки псы бешеные, тряся несчастных старух, и бросали в окна скарб ихний. Одну бабку зарезали, — огромной ручищей провёл по воловьей шее Меченый. — Вестимо, та всамделишь деньги али золото утаила. Тело её нагое, от болезней скрюченное да годами сморщенное, с разрубленным черепом послед скарба ляхи в оконце кинули, батюшка сам видел. Он тело-то её мёртвое опосля забрал и за храмом схоронил.

— Ниспошли на богохульников неразумных свою кару, Владыка Небесный! — тяжко вздохнул, перекрестившись, Игнатий, при этом глаза его гневно сверкнули.

— Так вот, разумею я, что в богадельне той надобно означенных нехристей, когда почивать зачнут, всех до единого и кончить, штоб ни одного живого святотатца оттудова не спаслось. Дай бумагу и посвети нам, Игнатий! Щас я планец начертаю, а барин глянет, да и кой-чаво, как военный человек, присоветует, — наконец обратился к Овчарову Федька, признавая кое-какие достоинства и за ним.

— Как мыслишь, большим числом квартирует неприятель в богадельне? — спросил Овчаров, когда Федька закончил с планом.

— Полагаю, душ с полсотни будет, а можа, и поболе наберётся.

— Выходит, вооружиться надобно мушкетами да карабинами. Это перво-наперво. И пистолетов заряженных с собой иметь потребным числом. Про тесаки, сабли и палаши и так понятно. И быть всем непременно на лошадях. Конным сподручнее от погони уходить будет. Кстати, богат ли ты лошадьми, Фёдор?

— Богат не богат, а располагаю. Правда, незадачка одна, ваше высокоблагородие, — ухмыльнулся хитро Меченый. — Вся животина у нас повозочная, кони тока тягловые.

— Строевых, разумею, верховых, стало быть, нет?

— Нету, барин.

— А мужики твои оседлать лошадей сумеют?

— Ездоки у нас одне господа. Мы-то всё на телегах да облучках.

— Придётся поучиться, а посему лошадей верховых и оружие ещё раздобыть надобно.

— Ну, сие за мной не заржавеет. Враз у хранцуза отыму!

— Отнять-то, может, и отнимешь, да лошади у них больно дрянные и замурзанные, все хворые да ободранные. Словом, одни клячи никудышные.

— Какие-никакие, а всё же лошади. Откель нам других взять? Мы их подкормим, сами ездить чутка подучимся, ваше высокоблагородие нам в этом деле, полагаю, поспособствует?

— Поспособствую, Фёдор, поспособствую. И в седле твёрдо сидеть научу, и как со строевым конём управляться.

— За это премного благодарствую от всего мира, барин. Тока бы ишо и стрелять, ваше высокоблагородие, мужичков моих пометшее подучили.

— Научу, вот те крест, научу! — с жаром заверил Павел Меченого. — Токмо и ты, братец, в моём деле поспособствуй! Игнат, небось, о нём говаривал? — пристально посмотрел на Федьку Овчаров.

— Сыскать Главную квартиру войска нашего будет затейливо, но я подмогу, дюже не сумневайся. Завтрась поутру и пойдём на розыски. Так што будь наготове, да переодень ты свою барскую одёжу! Не с руки в ней по лесу шататься! А щас прощевай, пора мне в свою сторону подаваться да мужичков проведать. Вдруг забаловались?! — хохотнул Меченый и вышел из избы. Игнатий поспешил за Фёдором.

— Что, Пахомушка, небось устал до чёртиков?

С этими словами Павел снял сюртук и, повесив его на торчавший в углу гвоздь, принялся стягивать ботфорты с лосинами. Ботфорты снялись легко, а вот лосины слезали трудно, захватывали и срывали кожу, поскольку оказались тесны для мускулистых и породистых от природы ляжек Овчарова.

— Умотал меня Федька вусмерть.