Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Не знаю точно, по чьему приказу, но я слышал, что колодники выпущены из Бутырского замка, а огнегасительный инструмент увезён полицией. Впрочем, у нас в Воспитательном доме имеются свои пожарные трубы и помпы.

— Вам повезло, генерал! Однако насчёт заключённых и городских пожарных труб я имею абсолютно верные сведения. Это постыдное дело не подлежит никакому сомнению! Доведите это до сведения императора Александра!

— Я могу изложить это в рапорте на высочайшее имя.

— Превосходно! И напишите в нём, что я не желаю войны с вашим государем и по-прежнему почитаю его. Я хочу мира и готов заключить его.

— Но как дойдёт мой рапорт до Петербурга? — искренне обеспокоился Тутолмин.

— Пошлите его с одним из ваших чиновников из числа близких и доверенных лиц. Я велю препроводить его до наших аванпостов, — милостиво улыбнулся на прощание Бонапарт и отпустил Тутолмина.

В изрядном смущении тот вышел из Кремлёвского дворца. Упомянуть в рапорте то, что предложил Наполеон, конечно, можно, однако не слишком ли много тем самым он возьмёт на себя? И как покажется подобная, писанная его рукой инициатива Марии Фёдоровне и самому государю? Смятенные чувства обуяли преданного чиновника. С рассеянным видом он сел в карету и всю дорогу до Воспитательного дома пребывал в томительных раздумьях.

«Императрице, положим, примирение с Бонапартием придётся по нраву, но вот государю?! Как бы в измене не обвинили! Не лучше ли передать Бонапартовы предложения на словах, через того, кто повезёт мой рапорт?» — пришёл к удачному решению Тутолмин и взялся за перо.

Восьмого сентября, спустя два дня после той памятной беседы, Лелорнь доложил императору о приходе маршала Мортье. Будучи в духе, Бонапарт игриво усмехнулся:

— Зовите его, Лелорнь! Я всегда рад видеть моего храброго Мортье!

— Но он не один. С ним некий господин Яковлев. Герцог Тревизский утверждает, что это младший брат отозванного русского посланника при дворе его королевского величества Жерома. Сейчас он терпит нужду и уповает на милость вашего величества.

— Ах вот оно что! Помнится, Мортье толковал мне о нём, а Жером рассказывал о русском посланнике. Хорошо, я приму его в Тронном зале. Проводите их обоих туда!

— Кого привели вы, Мортье? — минутой позже щурился на Яковлева Бонапарт, делая вид, что ничего не знает о вошедшем.

— Это русский помещик, дворянин и гвардейский капитан, мой добрый знакомец по Парижу и брат бывшего русского посланника в Вестфалии господин Иван Яковлев, сир, — как ни в чём не бывало напомнил императору личность посетителя Мортье.

— Что ему нужно?

— Пропуск для выезда из Москвы с семейством.

— Но это невозможно! Хотя… почему бы и нет… — Бонапарт на минуту задумался и… обратил внимание на просителя. — Вы хотите уехать из Москвы, месьё Яковлев?

— Да, ваше величество! В том имею большую нужду.

— Согласен, но с условием, что вы отправитесь в Петербург. Императору Александру приятно будет видеть свидетеля того, что происходит в Москве, и вы ему всё объясните. — Наполеон подошёл к Яковлеву и испытующе посмотрел на него.

— Но по моему незначительному чину я вряд ли имею право надеяться быть допущенным к государю, — засомневался Яковлев, выдерживая взгляд императора.

— Обратитесь к обер-гофмаршалу графу Толстому — он человек честный, или велите камердинеру доложить о себе императору, или пойдите навстречу государю во время его ежедневных прогулок, или, в конце концов, попросите посодействовать вашего брата, тайного советника, — настаивал Бонапарт.

«Мирная доминанта» безотчётно толкала Наполеона на сомнительные поступки, кои изобличали его истинное положение.

— Теперь я во власти вашей, но я не переставал быть подданным императора Александра и останусь им до последней капли крови. Не требуйте от меня того, чего я не должен делать, я ничего не могу обещать вашему величеству! — искренне горячился Яковлев.

Стать исполнителем неприятельской воли в глазах государя не входило в планы и противилось образу мыслей почтенного Ивана Алексеевича, но и оставаться, будучи самому ограбленным, в разорённой Москве со всем семейством и челядью было для него затруднительным.

— В таком случае я напишу письмо вашему государю, где укажу, что посылал за вами и поручил вам доставить моё письмо, — одним махом разрешил его сомнения Наполеон.

На следующий день он продиктовал послание Лелорню, который доставил его вместе с пропуском, собственноручно подписанным императором, Яковлеву.

Но это не внесло умиротворения в душу Бонапарта. Его деятельная, нетерпеливая натура не могла смириться с пассивным ожиданием, и он велел позвать к себе Корбелецкого. Того самого пленённого чиновника Министерства финансов, которого он приблизил к себе накануне вступления в Москву.

— Я решил отпустить вас, месьё Корбелецкий! — милостиво улыбаясь, торжественно провозгласил он. — Самая мысль насильно удерживать вас здесь, лишённого домашнего участия и призора родных, сильно удручает меня. Отныне вы свободны и можете в полной мере располагать собой. Солдаты моей гвардии выведут вас на аванпосты.