Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Благодарю вас, ваше превосходительство! — учтиво поклонился Коновницыну он и вошёл в кабинет Кутузова.

— Тебе предстоит продолжить путешествие, голубчик! Не будучи осведомлённым о содержании привезённого тобою письма государя, я предписал командующим Третьей и Дунайской армиями двигаться к Москве. Предполагаю, что обе армии соединились. Депеша же императора отменяет мои распоряжения. Посему тебе надлежит отправиться к ним и вручить послание государя, а также моё, отменяющее мой первоначальный приказ. Обо всём том я отпишу его величеству, чтоб он скоро тебя не ждал. И ежели армии соединились, — Кутузов многозначительно хмыкнул, — Тормасову надлежит отбыть в Главную квартиру. Объединённую армию возглавит Чичагов.

— Слушаюсь, ваша светлость! Когда прикажете отбыть?

— Коновницын заготовит приказы, немедля и отбудешь. А теперь расскажи, голубчик, что государь, каким ты нашёл его?

Не менее других конфидентов посвящённый в стихийные эволюции двора, Кутузов не мог просто так, без задушевной беседы отпустить флигель-адъютанта императора. Фельдмаршал рассудил, что приветить царского любимца, особливо после вынужденной сдачи Москвы, которую ему вряд ли простят, и запоздалого письма Александру, объяснявшего царю содеянное, которое он датировал четвёртым сентября и отправил днями курьером, будет отнюдь не лишним.

— Государь исполнен решимости покончить с нашествием, уповая на таланты вашей светлости, — с учтивой любезностью отвечал Чернышёв, успевший вкусить немалой толики нюансов придворной жизни.

Упомянув о посещении Ярославля, тамошних настроениях и неутомимой деятельности их высочеств по организации ополчения, он исподволь навёл разговор на Овчарова, многозначительно присовокупив, что государю известно о его миссии в стане Наполеона.

— Покажешь его завтра, когда придёшь за приказами, — объявил свою волю командующий на прощание.

Пока полковник визитировал фельдмаршала, Овчаров прохаживался вдоль дворцового крыльца и с интересом оглядывал украшенные великолепными эполетами мундиры, отливавшие золотом позументов и алмазными россыпями нагрудных звёзд, кои беспрестанно сновали возле Главной квартиры. Ему никто не мешал. Занятые собой, их обладатели не замечали скромного просителя в штатском. Помимо военных — понятно, они составляли большинство, — на парадное крыльцо всходили и исчезали в распахнутых настежь дверях гражданские разных сословий: окрестные помещики, купцы, лекари, евреи и даже крестьяне, весьма, впрочем, немногочисленные. У всех них имелась надобность к главнокомандующему.

Зазвонил благовест. Овчаров поднял голову, вслушиваясь, откуда идёт колокольный звон. Отойдя саженей пятьдесят в сторону от крыльца, он увидал стоявшую на высоком холме аккуратную каменную церковь, над притвором которой архитектор устроил звонницу. Звук колокола, безбрежный и чистый, плыл над опоясывавшей холм рекой, заполняя собою чуть подёрнутый нежной желтизною парк, и широко разливался по округе. На лице Овчарова отразилось удивление, сменившееся трепетным благоговейным умилением. Мысли об Анне, неотступно преследовавшие Павла всю дорогу до Красного, унесли его в Мятлевку, и он представил себе их новое свидание, где он, возможно, осмелится объясниться с ней. Проходивший мимо священник будто угадал его намерения и перекрестил Овчарова.

— Рождество Пресвятой Девы, сын мой, есть начало нашего спасения. Ещё не сам Господь Спаситель мира рождается, а его Пречистая Матерь, не самое солнце мира восходит, а токмо предрассветная заря занимается, как бы утренний ветер разносит во все концы мира благую весть о скором появлении солнца, — торжественно провозгласил он, не отводя глаз от Павла. — В великий день сей воскреснет слава Отечества нашего и приблизится погибель супостата окаянного! — вновь осенил крестным знамением священник Овчарова.

— Да будет так, отче! — только и проронил сдавленным голосом он, не в силах произнести большего от переполнявших его чувств. «Сегодня же осьмой день сентября, День рождения Пресвятой Богородицы!»[44] — дошёл до него смысл слов священника, и он понял причину колокольного благовеста. Желание поблагодарить участливого батюшку с неизъяснимой силой колыхнулось в нём, но тот был уже далеко. Размеренной поступью пастырь шёл напрямик к парадному крыльцу дворца Салтыковых…

— О чём задумались, Овчаров?! — Чернышёв свалился как снег на голову.

— Да вот, батюшку встретил. Видать, к светлейшему спешил.

— Много их там всяких! — брезгливо махнул рукою полковник. — Вся передняя гудит! Один дурак от ретивости неуёмной аж водицы хлебнул в Страданке! Вздумал её вброд перейти!

— В Страданке? — не понял, о чём идёт речь, Павел.

— Ну да, в Страданке. В речке, на которой церковь с усадьбой стоят.

— А где же тогда Пахра?

— Страданка впадает в Пахру, на которой стоит само сельцо Красное, — покровительственно пояснил Чернышёв, только что сам узнавший об особенностях местной топографии в ставке главнокомандующего.

— Так, говорите, у светлейшего много посетителей?