Среди 127-ми расстрелянных был Мих. Ник. Добрынин — председатель домового комитета нашего дома. Эти семь месяцев оп по должности присутствовал на всех обысках, арестах, реквизициях. Он держался вполне корректно с большевиками и был вообще очень осторожен. Но в каждом его слове, в самых интонациях его по-великосветскому картавящей речи чувствовалось такое бесконечное презрение к своим собеседникам из Чека или жилотдела, — что он не мог не нажить себе врагов и недоброжелателей в советских кругах. И вот, накануне освобождения Киева, они свели с ним счеты…
Действительное число расстрелянных не ограничивалось опубликованным в газетах списком. В самый последний день перед уходом большевиков в Чека расстреливали уже без всякого учета и контроля. Ужасная судьба постигла одного из жильцов нашего дома — Иос. Сол. Горенштейна. Несчастье его состояло в том, что он выглядел не по летам моложаво. При уличной проверке документов указанный в его паспорте возраст — 53 года — вызвал подозрение. Горенштейн был арестован. Стали за него хлопотать, но из высших чекистских сфер был получен ответ: кто это беспокоится о нем, ведь он сахарозаводчик? Заступники после этого не решались проявлять большой активности в его деле. — В списке расстрелянных Горенштейн не значился, это отчасти успокаивало его семью. Но его все же не освобождали. Наконец, большевики ушли — а узник, домой не вернулся, и среди увезенных заложников его также не было…
Только через несколько дней выяснилась его участь. Люди, жившие в доме напротив Губчека, видели, как за несколько часов до оставления города красноармейцы вывели из помещения Чека нескольких человек, в том числе, одного с длинной бородой и в черных лакированных ботинках с серыми вставками; их повели в дом на Садовой № 5, где производились расстрелы. Через несколько минут из дома вышел красноармеец, державший в руках черные, с серыми вставками, ботинки.
Быть может, эти полюбившиеся солдату ботинки и погубили Горенштейна…
V. Добровольцы
(сентябрь — ноябрь 1919 года)
По направлению к Киеву продвигались одновременно две противобольшевистские армии — с востока добровольцы, с запада Петлюра с галичанами. Было неясно, кто из них займёт город, и каковы их взаимоотношения.
Наши Киевские всезнайки — а таковых много в каждом городе — утверждали, что, как само собою разумеется, между Петлюрой и добровольцами есть соглашение, чуть ли ни санкционированное Антантой. Приводили и детали этого соглашения… Любопытно, что дилетантизм в политических суждениях часто приводит к чрезмерной рационализации всего происходящего: для всезнаек причина всяких переворотов, завоеваний и т.д. есть всегда чье-то тайное веление, тайное соглашение и т.п. Только простаки, по их глубокому убеждению, могут уделять в современной истории место и для случайности, и для бессознательных стихийных процессов…
В данном случае, вопреки всякой очевидности, оказались правы именно простаки. Добровольцы и петлюровцы шли навстречу друг другу не только без всякого соглашения между собой, но даже с определённо враждебными намерениями. И те, и другие стремились захватить Киев. Особенно добивались этого петлюровцы, которые, в сущности, шли почти без боя, следуя за эвакуирующими правобережную Украину красноармейскими частями.
Украинцам и удалось перехватить на один день наш город. Утром 31 августа 1919 года, после довольно тревожной ночи, со снарядами и пожарами, мы застали на Городской Думе желто-голубое знамя и увидели на Думской площади хорошо одетых и имеющих европейский вид галицийских солдат. Неизменный Е.П.Рябцов, уже вступивший в исполнение обязанностей городского головы, вел переговоры с галицийским начальством. В тот же день с утра стали появляться в городе пришедшие из-за Днепра патрули добровольцев.
Население встречало тех и других с энтузиазмом. Но было непонятно, кем же, собственно говоря, Киев занят и что будет дальше.