Из любви к тебе

Но любовь никогда не перестаёт… да? И время ничего не лечит. Со временем мы просто научаемся жить с разного рода болью и потерями, с тоской. Привыкаем, но не излечиваемся.

И с каждым годом я помню тебя все лучше. Помнишь, ты говорила мне, что чем дальше уходит в прошлое день смерти бабушки, тем четче она тебе вспоминается. Вот то же самое и со мной сейчас. И ужасно приятно, когда кто-нибудь вдруг скажет: «Нютк, ты так на Веру стала похожа!» И это не про работу. А про какие-то родственные генетические дела, там, поворот головы, голос, жесты. И еще я похудела немного, ты всегда об этом мечтала… Влезла в твои штаны и в пальто, в твое синее платье и даже в узкие сапоги. Я никогда и не думала их выкидывать или отдавать. Ждала. Сапоги, правда, я носить не решаюсь. Нет твоей смелости.

Мам! Мне как-то один пациент, который еще тебя застал, после твоей смерти сказал, что разница между нами в том, что ты работала для больных из любви, а я из чувства долга. И что у меня не получится. Потому что на долге, он объяснял, далеко не уедешь, так как нет повода для развития. Я много лет про это думала. Так переживала! Но у меня получается, мам. Потому что он был не прав. Я тоже из любви. К тебе.

* * *

21 декабря – такой же день, как другие. В этот день умерла мама. (Такие тяжелые слова, даже не знаю, что труднее – произнести их, написать или увидеть написанными.)

Она со мной, но до нее нельзя дотронуться. И это самое тяжелое. Нельзя лечь к ней, уставшей после работы, под теплый бок. Нельзя стряхнуть ей крошки с кофты. Нельзя дать ей чашку с чаем, который всегда не такой, как она хочет: то мало сахару, то много лимона, то зачем до краев, то неужели кипятка жалко. Нельзя просто слушать, как она сопит во сне, и жалеть и злиться, что на хоспис у нее время есть, а вот со мной поговорить – так она дрыхнет. Нельзя погладить ее руки (я лучше всего помню и хочу потрогать именно руки и всегда ухоженные и очень красивые ногти). Я всегда любила трогать ее руки, а она смотрела на них грустно и говорила: огромные акушерские руки, всегда их стеснялась. А позже стала говорить: ужас, да, какая сухая пергаментная кожа, и старческие пигментные пятна, смотри, все морщинится…

Мои самые любимые и очень теплые всегда руки. Руки с сигаретой, руки с зажатой кухонной тряпочкой, с мобильником под ладонью, с сигаретой, с чашкой кофе, с маленьким ножиком для фруктов, с сигаретой, с книжкой, просто руки на столе, под щекой, когда спит, руки с нейродермитом, с сигаретой, руки с морщинками, с пигментными этими пятнами, с инструкцией от лекарства и все же с сигаретой…

Я стараюсь вспоминать и рассказывать детям и про другую бабушку Веру. Не про ту, которой не хватает мне, мудрую и спокойную, а про ту, которая могла бы быть у них. Бабушку без правил, бабушку-хулиганку; бабушку, с которой я каталась с горки на попе (в любом пальто); бабушку, с которой мы воровали кукурузу и яблоки; бабушку, которая всегда принимала гостей, пела матерные частушки, а еще знала тысячи самых странных песен из ее больнично-лагерного детства (про зарядку, про библиотеку, про пионеров, про войну с фашистами). Бабушка, которая всегда заступится, поддержит, не выдаст секрет, будет платить «зарплату» из своего кармана и будет вместе нарушать родительские запреты.

Я стараюсь рассказывать им про бабушку, которая обожала дедушку, которая ради него полностью изменила свою жизнь, которая стала лучшим другом для всех его друзей, которая всегда была уверена, что он уйдет первым и именно ей, а не ему, придется страдать в одиночестве…

Мне до слез приятно видеть в детях мамины черты: ее силу в Мишке и ее чуткость в Лёвке, я с гордостью говорю всем, что Мишкин гонор – это бабушки-Верино казачье наследие.

Я верю, что если надену ее кольцо или дубленку, то день сложится.

Мама умерла, полностью осознавая происходящее, командуя до последних минут: достань папе валокордин, да не там, он у раковины… До последних минут думая не о себе.

Лечит ли время? Нет. Лечит работа. Круглосуточная работа, которая продолжает мамино дело. И лечит мысль о том, что тысячи людей оценивают качество своей работы – помощи неизлечимым больным – по маминым заповедям.

Если бы мама была сегодня с нами…

Во-первых, если предположить, что мама была бы сегодня здесь, с нами, то она, к сожалению, очень сильно болела бы.

Во-вторых, она бы все равно работала. Это ясно.

Мама не любила взаимодействия с чиновничьим миром, всячески от него удерживалась, была счастлива, что можно жить за красным кирпичным забором Первого московского хосписа, увитым виноградом, и здесь делать свое дело. Но на вопрос обезболивания она бы не распространяла эту свою нелюбовь.