Из любви к тебе

И вот я пришла сегодня на концерт памяти Лизы Глинки. Ровно через месяц после трагедии. Впервые в жизни, кажется, была в консерватории без папы. В программе Брамс. Дирижер Павел Коган. Не знаю, кто подбирал музыку, но вряд ли можно было сделать выбор лучше…

Я ревела. Ревела по всем и всему, чего не вернуть: по Лизе, по детству, по возможности бездельно просиживать штаны в консерватории, по маме и папе; по прекрасным Элисо Вирсаладзе и Наташе Гутман, которые мамины ровесницы, подруги, а у меня нет времени повидаться и нет сил на то, чтобы сходить на их концерты, а у Наташи нет сил на сами концерты; ревела по себе, той, слушающей Цоя; по Глебу Глинке, которому так будет тяжело; по Брамсу, который зачем-то заставил меня плакать…

Когда столько дел и работы – реветь нельзя. Потом очень сложно собраться.

9 июля 2017 года

Антон Носик[46] умер. Странно.

Когда кто-то умирает, то это или принимается, или отрицается. Середины не бывает. Про одних легко начинаешь говорить «был», про других годами еще уговариваешь себя думать – просто уехал…

И еще, простите за цинизм, у меня много в жизни происходит смертей, и я почему-то всегда думаю про то, как человек будет выглядеть в гробу…

Вот Носик в гробу… нелепо. Представить невозможно. Только если он проверяет, как это, ловко там или нет, чтобы потом погрузиться самому и погрузить нас всех в анализ и в разгром рынка ритуальных услуг, например… А Носик в гробу, потому что умер, – не может быть. Носик – покойник… не может быть. Покой – не про него.

Носик, который умеет быть в десяти местах сразу, который за день успевает сделать пару добрых дел, свести какого-то больного с нужным благотворительным фондом, подсказать правильный телефон для решения нерешенной задачи, рассказать пару тайн, смотаться на концерт, зачекиниться в ресторане с друзьями, разгромить в своей бескомпромиссной манере и с уверенностью в своей собственной правде (объективность пох…) парочку чиновников, кинопремьер, памятников, новостей, который успевает интеллигентно пройтись в ермолке и с тростью по центру перемолотого раскопками города и сфотографироваться с кем-то из коллег-общественников и обязательно выложить у себя в соцсетях это фото, где он со своей полуулыбкой и хитрыми и все равно грустными глазами. И подпись обязательно про то, что чувак на фото уникальный, прекрасный, лучший.

Когда папа мой встретил Носика в последний раз года два назад на каком-то еврейском мероприятии, он сказал Антону: «Какой же ты все-таки очаровательный прохиндей, прямо как твой отец…» «Ну так иначе же не выжить, Костя…» – и улыбается и отходит с папой в сторону покурить, стильно прихрамывая. А папа говорит мне потом: «Слушай, вот у Антона трость, а у меня палочка. Давай мне тоже трость купим для понта, как у Носика».

До встречи, Антон. Поделись там с папой тростью, а мы тут еще попыхтим.

Хотя без тебя будет скучнее, преснее и медленнее.

* * *

Какая она, сегодняшняя Москва? Мокрая от дождей? Уставшая от работы и людского множества? Клубнично-черешневая? Бездетная (мои дети – кто в деревне, кто на раскопках)?

Сегодня вечер памяти Антона Носика. Оказывается, моя сегодняшняя Москва вот тут. Она такая, и она из этих людей. Моя Москва никогда-никогда не была бы вот такой без Антона, и моя Москва никогда не перестанет читать его «Живой журнал».

Грустный, слезный, чистый, честный, хулиганский, со смехом, свой какой-то очень носиковский получился вечер.

Сижу в зале, слушаю со сцены Налича, Машу Сехон, Быкова, Шендеровича… Они читают тексты Антона про жлобов и про Венецию, про помощь и про добро, про то, что не надо париться, про эмиграцию, про нерукопожатность, про маму, про условности, про смерть и про то, что смерти нет.

Смерти нет… Наши с Антоном папы были одноклассниками и очень близкими друзьями-почти-родственниками. Папа мой был влюблен в тетку Антона, в Лидочку, всю жизнь, с ее девяти лет, а я была влюблена в усы Носика-старшего, а к Антону я всегда ревновала, потому что папе моему он страшно нравился.

Я смотрела на тех, кто сидел в зале впереди меня, и мне казалось, что вот спина Лизы Глинки, а вот мамин стриженый затылок, вот лысина папы, а за спиной у меня, чуть слева, конечно же, сидит сам Антон…

28 июля 2018 года

Войнович умер…

Владимир Войнович с первых дней член Попечительского совета фонда «Вера» и еще друг моих родителей. А когда уходит кто-то из родительских друзей, это сначала как будто бы возвращает их мне на пару часов, а потом словно родителей теряешь заново, как-то еще пустее и одинокее делается…

Хорошей вам там встречи со всеми.

Какая невероятная команда у вас наверху уже собралась…

21 ноября 2019 года

У мамы в кабинете за последние девять лет ничего не изменилось. Только несколько фотографий теперь висят на стене над ее письменным столом. В 2010 году появилась мамина, в 2011-м – Гали Чаликовой[47], в 2015-м – папина, и в 2018-м, ровно год назад, – Зойки Ерошок[48].

Вот так мама всегда ее называла, в глаза – Зойка. А за глаза – только Зоечка.