Из ниоткуда в никуда

Последний этап – абсолютное замещение. Любое человеческое воспоминание является воспоминанием какого-то более раннего воспоминания. Это значит, что оно может быть далеким от действительности и искажено течением времени. Зная этот факт, ученые осозновидцы (именно таким неологизмом они себя именуют) предлагают подменять страхи светлыми воспоминаниями, которые вызывают исключительно положительные эмоции. Данный феномен получил название – «Эффект триггера». В течение длительного времени (от трех месяцев до двух лет) пациент в своих сновидческих практиках видоизменяет страх на нечто приятное. Мозг запоминает комбинацию и при всех последующих психических вспышках самостоятельно замещает воспоминание на нужное. Спустя время страх уходит в небытие.

Единственный минус такой методики – гигантский ценник за полный курс лечения. Пациент не только должен все время находиться в Москве или Петербурге (к сожалению в стране только два филиала без официальной поддержки правительства), но и иметь заработок выше среднего. Жителям провинции подобная реабилитация не по карману. Но один выход, хоть и с большими рисками, все же есть – это научиться управлять снами самостоятельно.

Тело знало, что это последний его выход. Иначе только смерть.

VI. Способность оживлять и убивать словами

Последний май стал поворотным месяцем в жизни Жени. Раньше ей не приходилось так близко видеть смерть своими глазами. Когда она родилась, всех дедушек уже не было в живых, а бабушки жили в сотнях километров от ее дома. Так сложилось, что особой привязанности Женя к старикам не испытывала, и даже когда они умерли (в один год, примерно семь лет назад) девушке было все равно. Животных в ее семье тоже никогда не было – мама в Когалыме страдала от аллергии на шерсть, а папа считал, что птицы – тупые, рептилии – гадкие, хомяки – вонючие. Но даже по приезде в Екатеринбург Женя никого не завела, потому что привыкла, что все нельзя.

В день, когда Соня повесилась, внутри Жени все перевернулось. Как опрокинутый сосуд, она разлила половину того, что любила. Даже спустя годы не все получилось восстановить: одно потерялось, другое сделалось горьким. Она даже не сразу заметила, что перестала бесцельно наблюдать за случайными прохожими, и лишь оттого, что страшно оставаться наедине с мыслями, что все эти снующие туда-сюда люди когда-нибудь умрут.

Начало же той проклятой трагедии Женя запомнила отрывками. Прежде чем начать делать хоть что-нибудь адекватное, Петр и Лиля кричали и бросали друг в друга взаимные оскорбления. В какой-то момент они просто резко сорвались и побежали в общежитие (именно там в шкафу нашли уже мертвое тело). Все это время, пребывая в каком-то кошмарном полусне, Женя безотчетно следовала за театралами. Благо увидеть труп ей никто не дал: комнату опечатал отряд полиции. Дмитрий, прибывший на место раньше других, успел сообщить участковому, что это Петр во всем виноват. Однако следователи отказались допрашивать молодого человека, объясняя это тем, что если бы они сажали всех, из-за кого покончили с собой, в тюрьмах бы не осталось места.

День спустя, ведомая чувством вины, Женя выпросила у Лили по телефону адрес Сониных родителей. Она, считавшая себя причастной к смерти их дочери, решила просить прощения на коленях.

– Встаньте, – вымолвила мать, ошарашенно глядя на прильнувшую к ее ногам девушку. – С чего вы взяли, что ответственны за смерть моей дочери?

Женя подняла глаза. Ссохшаяся женщина лет пятидесяти, уже лишенная красоты (которой, возможно, никогда не обладала), смотрела на девушку с каким-то остервенением. В ее глазах не было печали, а только злоба, что именно сейчас на нее свалились эти проблемы.

– Я видела ее перед смертью и ничего не сделала, – вставая, объяснила Женя.

– Пройдите, – повелела женщина и указала на низкий пуфик в коридоре. – Сядьте. – Мать смерила глазами девушку так, словно ее раздражало, как та выглядит. – Если следовать вашей логике, то все мы причастны к ее смерти.

– Не все, но…

– Я знала, что рано или поздно это случится. И что, я, по-вашему, убийца?

– И мысли не было вас обвинять.

– Все мы уже устали от ее истерии. Может оно и к лучшему, что все так закончилось. Это ее выбор. Только бы нас еще в это не втягивала.

Жене стало не по себе от мысли, что эти слова произнесла мать в отношении своей ушедшей дочери.

– Я могу что-нибудь для вас сделать?

– Оставьте меня в покое.

– Спасибо, что выслушали.

– Уходите уже. Вы тратите мое время.

То было лишь началом поджидающей Женю вакханалии. Следующим звеном стало то, что хоронили усопшую в буквальном смысле за оградой – в какой-то глуши среди советских могил, подальше от главного входа и часовни. Причиной тому был отказ церкви отпевать самоубийцу (прощение заслуживают только герои и душевнобольные). Настоятель даже не раз намекнул, что не только в этом мире, но и в раю девушку не пустят дальше забора, а хуже того отправят прямиком в ад. Якобы налагающий на себя руки вдвойне оскорбляет Бога – и Творца, и Искупителя.