Из ниоткуда в никуда

Вдруг Флейман захотел покурить. Такие резкие порывы наполнить легкие никотином наступали у него крайне редко, поскольку кружащее голову ощущение от первой сигареты зачастую вызывало у него тошноту. Однако сейчас он не мог не вкусить дешевый табак из-за растущей нервозности. Одымлял он себя исключительно на той самой лоджии, где непринужденная картинка за окном расслабляла его еще сильнее. Правильно затягиваться он никогда не умел: сначала набирал дым в рот, а затем проталкивал его глубже следующим резким вдохом. Наконец, закрывая глаз, он медленно опустошал легкие.

Сделав пару глотков дыма, Флейман отвернулся от распахнутого окна и устремил свой взгляд на тетради. Сев на обшарпанное кожаное кресло на колесиках, заменить которое не поднималась рука из-за удобной, принявший изгиб тела хозяина, спинки, он раскрыл «Дневник» на пустой странице. Важно было зафиксировать все, что произошло за последнюю неделю, но мысли никак не шли.

Флейман закрыл глаза, чтобы все доподлинно вспомнить.

***

Вход в белый цветущий Дендропарк близ Гринвича смрадил хуже, чем уборная вокзала. Зловоние витало не потому, что с яблонями было что-то не так, а благодаря канализации, которую уже несколько лет не могли починить ответственные службы. То было каким-то наказанием: нумерация домов резко обрывалась на той цифре, где должен был стоять музей Неизвестно, и по злейшей иронии приходилось искать потерявшееся здание среди невыносимой вони.

Вдруг из-за поворота появилась счастливая, держащаяся за руки, пара. Я не расслышал ни слов из их диалога, но отдаленно напоминающая «музей Эрнста» фраза дала знак, что нужно следовать за ними. Причем преследовать долго не пришлось – здание оказалось буквально там же, где я распознал отзвуки того, что искал.

Зайдя вовнутрь, я сразу завернул налево, интуитивно предполагая, что в том маленьком закутке находится касса. Тесная, она едва ли могла вместить четырех человек, однако именно там был расположен гардероб и диванчики для смены обуви.

– Вам на что? – раздался сиплый голос морщинистой дамы в очках. Ее пылающее алым пухлое лицо напоминало подтаявшую свечку: мешки под глазами набухли, щеки и шея обвисли.

– Я, по правде говоря, не знаю, – растерянно ответил я. А что мне оставалось сказать? Я не и имел и малейшего представления о том, на что меня пригласили. – Сегодня есть какой-нибудь спектакль?

– «Резо», – выфыркнула она, – брать будете?

– Давайте.

– Пятьсот рублей.

Я выложил на стол свеженькую, недавно вышедшую мне из банкомата купюру с Петром Великим, взял билет и довольный последовал по ступеням наверх. Кругом висели фотографии, картины, экспонаты, но времени разглядывать их у меня не было – я и так зашел в музей на грани перед самым началом спектакля.

– Пожалуйста, проходите, – приторно улыбаясь, сказала женщина у парапета, указывая пальцем направо.

Я зашел в маленький темный зал. Сложно передать словами удивление, когда перед моим взором предстал обшарпанный пуфик за полтысячи. Какое обдиралово! Сам же зал оказался чуть больше моей комнаты: в нём едва ли поместилось ряда два сидящих и один ряд стоячих мест для тех, кто был готов выложить только три Больших театра за творческую самодеятельность.

Сутулясь, в силу неожиданно возникшей стеснительности от таращащихся на меня глаз, я прошел до самого конца «партера» и сел на крайнее место первого ряда. Впереди, в метрах двух от меня, стояла якобы грузинская девушка в бедном крестьянском платье черного цвета. Голова ее была покрыта белым платком, волосы аккуратно убраны. Руки актрисы, испачканные мукой, раскатывали скалкой по прямоугольной гранитной плите массивный блинчик теста.

Ее я сразу узнал: ровные красивые девичьи черты лица, испорченные полупустыми голубыми глазами были у единственного человека моего окружения. Ей можно было дать двадцать семь, или даже двадцать девять лет. Возможно, причиной тому была иллюзия, создаваемая короткой прической. Раньше она носила длинные волосы ниже талии, потом решила сменить стиль. Женственности от этого не поубавилось, лишь сбился идентификатор возраста. Имя ее, Евгения, вполне соответствовало внешности и образу в целом.

Продолжая разглядывать ее, я чуть маякнул рукой, чтобы обозначить, что я пришел и свое обещание выполнил. Я знаю, что в тот момент она не смотрела на меня, но жест мой однозначно заметила, быть может боковым зрением. Пожалуй, это одно из самых важных правил актера – не выходить из роли, пока находишься на сцене.