Из ниоткуда в никуда

Немного погодя я осознал, что спектакль еще не начался. То была лишь прелюдия, погружающая зрителя в атмосферу грузинской деревушки начала прошлого века. Все это я почувствовал только, когда в зале ощутимее приглушили свет и пустили чуждую моему слуху этническую музыку. Следом за звуками неизвестного струнного инструмента из ниоткуда возникла другая девушка. Ее хрупкое девичье тело обрамляло аналогичное черно платье, которое почему-то смотрелось на ней гораздо роскошнее обыкновенного крестьянского. В изящных руках с длинными пальцами она держала выпуклый полупрозрачный кувшин с длинным носиком, в котором мне показалось красное вино. Плавая легкой походкой, она медленно приблизилась к первому ряду, чтобы продемонстрировать причудливую утварь зрителям. Плавные движения ее кистей постепенно стали приобретать некий сакральный характер.

Вблизи, в свете тусклых прожекторов, мне удалось получше ее разглядеть. Яркие рыжие волосы в косе до копчика. Аккуратные тонкие губы в алой помаде. Белая кожа. Еле заметная родинка на ямочке под носом. Темно-зеленые глаза.

Мы встретились взглядом: две идеально черные точки с оттенком глубокой печали на какое-то мгновение отразились в моих глазах. Вдруг мне почудилось в них что-то родное, до боли знакомое. Но не успел я осознать что, как она упорхнула обратно на сцену.

Появился главный герой – высокий мужчина с черным барашком волос. Зрителям он представился как Резо – известный (но не для меня) грузинский театрал и художник. Отдаленно он, конечно, мог сойти за грузина, если бы не славянский нос, который быстро разрушал образ. Да и тело актера, покрытое костюмированными лохмотьями, не вызывало должного эффекта. Худощавое, бледное, венозное – оно было далеко от моего представления о кавказцах. Речь же в контраст была с акцентом, к тому же поставленной, четкой, как у профессионального диктора.

Рассказывая от первого лица жизнь грузинского писателя, актер, кажется, даже и не собирался давать вставить слово своим помощницам. Он тянул монолог на протяжении часа или двух, оставляя актрисам лишь вспомогательную роль – то ли декорации, то ли реквизита. Но я его не слушал. Слова все шли мимо моего внимания, а я лишь думал о том, как вновь встретиться взглядом с рыжей незнакомкой. Она то пропадала за кулисами, то проскальзывала мимо меня. И все это время я не мог оторвать глаз от нее или порога, за которым она скрывалась. Сам того не ожидая, я так увлекся этой девушкой, что даже не заметил, как закончился спектакль.

Не дожидаясь появления Жени, с которой мне не захотелось встречаться, я с общим потоком зрителей спустился вниз и вышел на улицу. Со стороны дендропарка повеяло свежестью с ароматом цветущих яблонь и черемухи. Достав сигарету, я с особой жадностью втянул в себя дым, и глубоко задумался. «Такое интересное лицо», – пронеслось в моей голове. Яркая и живая, она предстала в моей памяти человеком, к которому тянешься также, как мотылек тянется к свету. И стоило мне мысленно воссоздать ее образ, как я осознал, что жажду вновь ее увидеть.

На часах было детское время: половина десятого. Прижавшись спиной к столбу близ входа, я стал по-пёсьи покорно ждать ее появления. Из музея до сих пор выходили зрители – те, что остались поглазеть на непонятное творчество Неизвестного. Еще минут тридцать дверь то и дело открывалась и хлопала, затем снова открывалась и хлопала, пока наконец не скрипнула и застыла. Заморосил дождь. Хотелось вновь закурить, но погода уже не позволяла вредить легким. Улицу Добролюбова стала окутывать тьма с легким ритмом барабанящих по карнизам каплям. Наконец, примерно в половину одиннадцатого, дверь в очередной раз распахнулась. Резко потянуло теплом, блеснул холодный свет и передо мной предстала она – безобразная дама-свечка.

– Что вам надо? Что вы забыли? – с подозрением обратилась она ко мне, сощурив свои маленькие бульдожьи глазки.

– Я жду свою подругу. Она играет здесь в театре.

– Актеры час назад ушли. Они выходят через другой вход.

– Вы серьезно?

– Я закрываю дверь. Уходите, – раздраженно произнесла она, нервно проворачивая ключ в замочной скважине.

Послушав морщинистую даму, я пошел домой. В мое лицо вновь ударил смрад улицы Радищева, отчего на душе стало еще сквернее. В таком настроении я брел пешком до улицы Ленина, где сел в пустую маршрутку. В пути мое разочарование разгорелось с новой силой: я вспомнил ее лицо, тонкую линию губ, глубину глаз. Каждая секунда в голове растянулась в минуты. Не изменяя себе я вспомнил фразу лектора по психологии, что кухарка у плиты воспринимает время иначе, чем живой судак, которого она жарит на раскаленной сковородке. Забавно, но я сам не понял, зачем это вспомнил.

Дома мой мозг стал лихорадочно порождать варианты, как снова встретиться с зеленоглазой незнакомкой. Ждать ее у входа в музей – бред. Расспрашивать сотрудников внутри – еще нелепее. Брошюра? Точно, брошюра! Ведь в них всегда печатают имена актеров. Засунул руку в сумку, нашарил глянцевую бумажку, сложенную втрое, раскрыл ее на последней странице.

– Данил Ветров – Резо;