Из Парижа в Бразилию по суше

– Э, мой бедный друг, если б только я знал! Прислонимся к стене и постараемся не двигаться. Непосредственно нам ничто не грозит, и если ты видишь меня таким взволнованным, то это просто нервы шалят… Мне нехорошо… Тошнота подкатывает к горлу, и я ничего не могу с этим поделать.

Ночь была долгой и тягостной для наших заключенных, сидевших на корточках у стены. Они слышали приглушенные жалобы, хрипы, раздававшиеся в сырой темноте то там, то здесь, чувствовали, как колышется и вздрагивает у них под ногами мягкая болотистая почва, словно в тине под ними барахтались ящерицы.

Наконец занялась заря, и друзья, хотя и были не робкого десятка, содрогнулись при виде картины, представшей их взору: даже испытанная в боях храбрость пасует иногда перед зрелищем, вызывающим чувство глубочайшего омерзения. Яркие лучи восходящего солнца высветили в огромном прямоугольном дворе, обсаженном вдоль стен манговыми деревьями и смоковницами, фигуры примерно сотни полураздетых людей – негров, индейцев и мулатов. Одни из них лежали, скрючившись, другие сидели или стояли на четвереньках – и все это прямо на земле, в грязи. Кто-то с изуродованным болезнью лицом – с покрытыми коростой или уже сгнившими носом, губами и щеками – безмолвно, не двигаясь, поглядывал на иностранцев своими ужасными глазами, лишенными ресниц и с костистыми надбровными дугами. Многие, едва шевелясь, касались пальцами, недосчитывавшими уничтоженных смертельным недугом фаланг, изъязвленного, кровавого месива на груди и столь же страшных ран на боках и ногах. Но были и такие, кого болезнь еще не свалила совсем. Они меланхолично ходили туда-сюда, и только мертвенно-бледный цвет кожи, местами желтоватой или фиолетовой, с пятнами, окруженными беловатыми чешуйками, свидетельствовал, что бич проказы обрушился и на них. Часть постояльцев этой жуткой обители выделялась гипертрофированной дермой и эпидермой, свидетельствовавшей о наличии у них слоновой болезни. Бедняги, пораженные элефантиазом, с изъеденной проказой серой, цвета высохшей грязи, кожей, с трудом, словно каторжники, прикованные цепями к тяжелым чугунным ядрам, переставляли свои ужасные, непомерно увеличенные в размерах ноги, огромные, как у слона, и потерявшие всяческое сходство с человеческими.

Находилась в этом стойбище и группа людей, давно уже ни на что не реагировавших. Они сидели или лежали на земле, а если и поднимались когда, то лишь приложив неимоверные усилия. Было ясно: летальный исход их недуга уже недалек.

Завершали эту ужасную картину ястребы. Черные маленькие хищники – обитатели Южной Америки, поглощающие все, что гниет, – энергично терзали труп, валявшийся у смоковницы.

Там и сям в углублениях почвы виднелись человеческие останки, но остававшиеся еще в живых жертвы проказы вели себя так, словно их совершенно не пугала мысль о том, что скоро и их кости присоединятся к этим.

И Жак снова вспомнил зловещие слова: «Отсюда не выносят даже трупы», – столь впечатляюще проиллюстрированные мерзкими птицами.

– Бежим отсюда, – заплетающимся языком произнес он. – Мне плохо!.. Тут пахнет чумой… Эти заживо гниющие люди… Эти трупы… Как отвратительно здесь все!.. Попытаемся же выломать дверь!

– Непременно!

– Лучше разбить себе голову, чем оставаться здесь! Смерть не так страшна, как жизнь прокаженного!..

Двое белых людей, неподвижно сидевших на земле, стали постепенно привлекать к себе внимание все большего числа больных. Наиболее активные из прокаженных, уставившись на новеньких мутными глазами, подошли к ним поближе и заговорили между собой глухими, низкими, лишенными тембра голосами, столь характерными для пораженных страшным недугом, чьи голосовые связки покрыты бугорками и в силу этого не в состоянии производить полноценные звуки.

– Это шапетоны[220], – шептали они, глядя на полных жизни, здоровых, белокожих людей. – Настоящие белые европейцы… У них голубая кровь… Что делают они здесь, среди нас?

Завершали эту ужасную картину ястребы

Жак и Жюльен, видя, что мерзкое стадо под предводительством особенно отвратительных типов направилось вдруг прямо на них, вскочили на ноги. Прокаженные тотчас же остановились.

– Эти несчастные не должны нас касаться! – крикнул Жак своему другу, не в силах преодолеть отвращения, которое ему внушала сама мысль о возможности контакта с отверженными. – Проказа ведь заразна, правда?

– Не знаю, – ответил Жюльен. – Некоторые медики утверждают, что она незаразна, чего не скажешь о слоновой болезни. Заслуживающие доверия лица говорили мне недавно в Гвиане, что элефантиаз может передаваться через мошкару[221].

– Позволь мне все же удостовериться, и без промедления, в том, что дверь не так уж крепка.

– Но сперва выслушай меня, всего пару слов!

– Говори.

– Так вот, прежде чем сыграть нашу, возможно, последнюю партию и рискнуть жизнью ради свободы, я хотел бы поклясться за нас двоих в том, что где бы и когда бы мы ни нашли бандитов, бросивших нас сюда, мы убьем их, как бешеных животных! Железо, огонь, засада, яд – все сгодится для этой цели!