Трагикомическая картина, которую наблюдали шесть дней тому назад Жак и Жюльен, повторилась – с той лишь разницей, что море на сей раз было более спокойно, и крупного телосложения англичанину не пришлось поэтому забиваться в свое вместилище столь глубоко, как тогдашним пассажирам. Но он все равно вымок с головы до ног, и, когда ступил на палубу, вокруг него образовалась лужа, что, впрочем, не помешало ему сохранять вид важный и преисполненный достоинства.
Приблизившись к еще довольно молодому человеку в морской форме, стройному, высокому, светловолосому, голубоглазому, с лицом холодным, бесстрастным и бледным, консул радушно приветствовал его:
– Имею честь засвидетельствовать сэру Колину Кэмпбеллу мое почтение!
Это и был командир корабля.
– Рад вас видеть, мистер Говит! С удовлетворением отмечаю, что вы уже освоились в этом негостеприимном краю.
– В более негостеприимном, чем вы могли себе представить, сэр Колин! Я рассчитывал встретить здесь людей более или менее цивилизованных, а очутился среди дикарей.
– Надеюсь, вам оказывали все же должное внимание, на которое вы вправе рассчитывать как английский подданный и представитель Ее Величества королевы Великобритании?
– Несомненно… Однако… я был бы рад услышать, как рычат ваши пушки, и увидеть на берегу ваших моряков.
– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – произнес ровным тоном капитан, однако в глубине его голубых глаз сверкнули молнии.
– Я был бы вам очень обязан, если бы, прежде чем представить вам полный отчет, смог ознакомить вас с одной из бумаг, полученных мною шесть дней назад от славного юноши, поднявшегося вместе со мной на борт вашего судна.
– Хорошо, соблаговолите дать мне ее.
Командир «Шотландии», хотя и ничем не выказал охвативших его чувств, испытал при чтении письма, подписанного государственным секретарем, глубокое волнение: подобные документы бывают крайне редки и посему приобретают особо большую значимость в глазах людей избранных, коим они адресованы.
– И этот джентльмен, – спросил сэр Колин Кэмпбелл, чьи бледные скулы слегка покраснели, – просит английского вмешательства, не так ли?
– Да, командир. Находясь в отчаянном положении, как и его товарищ, он надеется на нашу помощь.
– Ну что же, мистер Говит, через три часа они будут на свободе, если даже мне потребуется для этого сжечь город и погрести всех его жителей под обломками зданий!.. Черт подери, мне давно уже хочется преподать урок этим пустословам, которые за полгода прожужжали мне уши своей похвальбой и ложью. Я буду тем более счастлив ударить по перуанцам, что нам надо свести с ними старые счеты: они – наши должники еще с тысяча восемьсот шестьдесят шестого года…[267] А теперь, поскольку время не терпит, а береговая охрана как будто не торопится проверить мою документацию, я немедленно приступаю к подготовке к военным действиям. Если выдастся свободное время, вы сможете рассказать мне о чудовищном злоключении, выпавшем на долю того джентльмена… Лейтенант, выставьте знаки оповещения о наших далеко не мирных намерениях!.. Подайте сигнал боевой тревоги!.. Канониры – по местам!.. Сорок морских пехотинцев – к высадке!.. На каждого – по двести патронов!
– Но, командир, это же самое настоящее развязывание войны, без предварительного объявления ее!
– Вы сами отнесете в город и вручите перуанским властям уведомление о возможности объявления им войны. Затем возвращайтесь в консульство, и, как только вы опустите ваш флаг, я открою огонь.
– Ол райт!
– А теперь рассказывайте, что там приключилось с тем беднягой.
Беседа длилась пять-шесть минут.
На судне между тем царило оживление, всегда предшествующее бою, и спустя короткое время корабль был приведен в состояние боевой готовности.
Сэр Колин Кэмпбелл спустился к себе в каюту, где оставался с четверть часа. Когда же он снова поднялся на палубу, в руке у него было только что составленное послание, тотчас переданное им на предмет прочтения мистеру Говиту.
Это был документ ультимативного содержания: