Из песка и пепла

И вот все закончилось. Произведение подошло к финалу. Ева опустила смычок и подняла глаза на своего мучителя. По лицу немца катились слезы, рука с пистолетом безвольно свисала вдоль бока. Через несколько секунд он убрал оружие в кобуру и отвернулся. При этом он не спешил уходить, и Ева задумалась, попросит ли он сыграть еще. Легкие горели огнем; кажется, она только сейчас осознала, что не вдыхала уже очень долго.

Однако немец, не оборачиваясь, сказал лишь одно – глухо, но отчетливо:

– Vergib mir

«Прости меня».

Затем он сделал несколько шагов – выпрямившись, со сложенными за спиной руками – и вдруг зашагал вперед с целеустремленностью человека, который точно знает, куда ему нужно. К остановке подъезжал трамвай; в кои-то веки дребезжание его колес прозвучало для Евиных ушей музыкой. Немец направился ему наперерез, словно собирался вытащить пистолет и заставить вагон замереть, как недавно вытащил пистолет и заставил Еву играть. А потом, когда до состава оставалось всего несколько метров, резко ускорил шаг и с хладнокровием, которое оказалось для Евы пугающе знакомым и ужасающе предсказуемым, бросился под колеса. С таким звуком мог бы разверзнуться ад. Над улицей прокатился воющий, хлюпающий, перемалывающий стон, и весь состав содрогнулся, точно пытаясь проглотить человека целиком, а потом выплюнуть его обратно.

Прохожие закричали и принялись указывать пальцами. Не прошло и нескольких секунд – минут? – как в отдалении взвыла сирена, затем другая, и безоблачно-голубое небо взорвалось ревом мстительных фурий.

Ева на ватных ногах добрела до футляра, который так и лежал раскрытым посреди тротуара. Осторожно уложила в него скрипку, защелкнула замок и тяжело опустилась на скамейку в ожидании трамвая, который уже был здесь, но не мог ее никуда отвезти. Руки дрожали, горло содрогалось в рвотных позывах, воздух казался расплавленным свинцом. И все же Ева продолжала сидеть, пока в груди у нее разрастался ужас и заставлял каменеть израненное войной сердце и изрешеченные шрапнелью легкие.

Неожиданно улица наполнилась немцами со свистками и дубинками; они сгоняли свидетелей в кучу и орали на языке, которого, кажется, никто не понимал. Но Ева понимала.

– Кто-то его толкнул! – кричал офицер. – Кто его толкнул?

Перепуганная толпа начала оглядываться, словно в поисках преступника, и одна женщина ткнула в Еву, как бы говоря: «Это она!»

– Она была с ним, – произнесла женщина по-итальянски. – Девушка со скрипкой. Она была с ним.

Несколько офицеров и горстка очевидцев двинулись к скамейке вслед за ее указующим пальцем. Возможно, немцы и не поняли слов женщины, зато однозначно поняли жест.

Ева вскочила со скамейки и затрясла головой.

– Neinl – выпалила она по-немецки. – Нет! Его не толкали. Он сам бросился под трамвай. Я в этот момент на него смотрела.

Двое офицеров отделились от группы и подошли к ней вплотную.

– Имя? – рявкнул один, опуская руку на пистолет.

– Ева, – ответила она тупо. Фамилию она вспомнить не смогла. После чего сообразила, что фамилию называть как раз не стоило, и невольно порадовалось оцепенению, которое так вовремя связало ей язык.

– Документы?

Ева порылась в сумочке и поспешила вложить фальшивый паспорт ему в ладонь. Офицер несколько секунд его изучал, затем отдал обратно.

– Ты пойдешь с нами.

– Что? 3-зачем? – Ева поняла, что говорит по-итальянски, и повторила вопрос по-немецки.

– Десять гражданских за одного немца. Таков закон фюрера. Ты видела, что случилось. Кого еще мы должны забрать?

– Но он покончил с собой, – запротестовала Ева.

– По твоим словам. Иди за мной.

– Он вышел на пути и бросился под колеса! – закричала Ева на этот раз по-итальянски, оглядываясь на очевидцев и зная, что хоть кто-то тоже должен был видеть его самоубийство. Но все молчали – тесная кучка перепуганных людей с расширенными глазами. Никто не произнес ни слова.

– К нему даже никто не подходил! – продолжала кричать Ева. – Он просто взял и вышел на пути. Кто-то должен был это видеть!

Одна женщина наконец кивнула. Ее пример придал храбрости другому очевидцу, и вскоре уже несколько человек наперебой забормотали, подтверждая Евины слова. Однако немецкий офицер или не понял, или предпочел не заметить. Схватив Еву за руку, он протащил ее к автомобилю, который был против всех правил припаркован посреди улицы. Рявкнул что-то двоим напарникам, отдал приказы еще нескольким и грубо запихнул ее на заднее сиденье. Еще через несколько секунд машина тронулась с места, и Ева в одночасье лишилась свободы и надежды.

* * *

Немецкая полиция обустроила штаб-квартиру на виа Тассо. Это был странный выбор: скромная улочка с жилыми домами и школами, одним концом упирающаяся в полуразрушенную арку, а другим – в Святую лестницу[7]. С самого большого здания свисали красные полотнища с огромными свастиками, особенно аляповатыми на фоне скучного желтого фасада.