Из плоти зла

В коридоре было пусто. Свет падал в окно на пыльный пол. Евгении вдруг показалось, что она, совсем маленькая пробежала мимо неё, нынешней, куда-то вдаль, увлечённая сказочным царством, в котором до времени живут все девочки. И вместе с маленькой Евгенией из дома исчезло волшебство.

Отражение в ростовом зеркале смотрело на девушку с укоризной.

-- Зачем ты это делаешь?-- спросило оно.

Евгения вдруг поняла, что у отражения подрагивают побледневшие губы и сигарета в руке танцует в такт нервному ритму её собственного сердца.

--Так надо,-- прошептала Евгения, но сама себе она уже не особенно-то верила. Сегодня небеса вдруг стали недосягаемо далеки и страх всё более овладевал её душой,-- Так надо.

В выставочный зал она пошла пешком. Мир был пронзительно ярок и Евгения сама удивлялась, сколь многих деталей она раньше на замечала. Как много было в нём щербинок, сколов, выступов и впадинок.

-- Но не хватает одного,-- вдруг услышала девушка свой собственный голос. И, когда она это сказала, то оказалось, что она уже внутри выставочной залы и друзья, волнующиеся, пожалуй, ещё больше, встретили её, чтобы разделить последние минуты перед решающим мигом.

К огромной их радости, комиссар Современного Искусства не просто дала отзыв, но также выступила с небольшим обращением, так что с самого утра ценители прекрасного толпились у дверей в предвкушении небывалого зрелища.

Ровно в назначенный час, двери в залу отворились и, по тонким полоскам света посетители прошли в затемнённое помещение. Вспыхнул прожектор, высветивший стоящую на невысоком помосте Евгению. В платье цвета вороньего крыла она была великолепна. Когда она заговорила, её голос чуть дрожал, но вскоре эта дрожь исчезла.

-- Когда-то давно, великий человек завещал нам, прошедшим через ноль существа нашего, лететь дальше, не встречая себе предела. И мы летели, пронзая собой пространства, летели, так далеко, что самое отсутствие предела было преодолено нами, выжато и вывернуто наизнанку.

Вспыхнули кинескопы, высветив икону Квадрата. Квадрат, чёрный вначале, покраснел и, наконец, растворился в белизне.

-- И там, в бесконечности, нам показалось, что мы нашли новое объяснение сущему, в самоподобии формы и движения, мы выражали самоподобие жизни.

Поначалу казалось, что на экранах ничего не происходит, кроме назойливого мерцания развёртки, но потом видно стало, как мельтешат крохотные точки, складываясь в сложные структуры. Мельтешению этому сопутствовал низкий электронный гул с металлическими нотками.

Образы, сначала -- хаотичные, становились всё сложнее и упорядоченнее, пока в один момент не стало ясно, что на всех экранах отображено одно огромное нечто, с разных ракурсов и разного расстояния. Гул стал громче и разнообразнее. В то время, как отдельные элементы структуры отображались детальнее, начинали звучать новые нотки. Неразборчивый гул становился музыкой.

-- Такой мы видели нашу вселенную... Механически великолепное самоподобие форм и функций. Жизнь -- такая же функция как и прочие и этой мы призваны отображать эту функцию на общих правах с прочими, столь же точно и беспристрастно. Такой мы видели нашу вселенную... до недавнего времени.

Структура на экране вывернулась наизнанку и из неё рванулась оскаленная, злобная стая существ настолько уродливых, насколько могло сотворить и воспринять человеческое воображение.

Собравшиеся зашелестели инструкциями по пониманию, силясь отыскать там объяснение происходящему. Но в инструкциях этого не было.

-- Земля мёртвых. Инферно. Ад,-- в голосе Евгении прорезалась сталь,-- наше общее пристанище, сокрытое от наших глаз. Ловушка плоти. Капкан. И чтобы вырваться из этого капкана, надо перегрызть себе глотку.

Безголовые существа на экранах неуклюже карабкались вверх по лестницам, спотыкаясь и падая вниз, сшибая с ног своих собратьев и снова упорно бредущих вверх.

Музыка превратилась в оглушающий скрежет. Зрители, словно загипнотизированные, стояли, уставившись в экраны остекленевшими глазами.