Из плоти зла

-- Не обязательно. Просто мне ничего не надо. И я могу дать тебе что угодно. Кстати, хочешь шоколадку?-- Дит поднял из кучи хлама металлический брусок и тот, окутавшись бирюзовым сиянием, превратился в плитку шоколада.

-- Спасибо, кудесник, но я не ем шоколада. Вредно,-- и Евгения демонстративно закурила.

-- Я не кудесник. Если тебя так волнует род моей деятельности, то я, скорее, гончар.

-- И что ты хочешь от меня, гончар?

-- Я же сказал: хочу помочь. Хочешь, дам тебе крылья?

-- Мне привычнее чувствовать землю под ногами.

-- А так... вознеслась бы над толпой.

-- И насрала бы всем на макушку.

-- Хотя бы и так... Ты ведь ненавидишь их, они ведь умеют только жрать.

-- Предпочитаю пешие прогулки... А что до ненависти, то тут ты неправ. Когда-то я действительно их ненавидела. Но я -- плохой сосуд для ненависти. Вечно протекаю.

-- Я всё равно хочу тебе помочь. А поскольку гадать можно долго, лучше я дам тебе коды интерфейсов. Сама решишь, что сотворить.

Евгения покачала головой.

-- Дай мне Слово.

-- Какое?

-- То, которое не звучит, но колышет мир своим дыханием. Единственное Слово,-- мегатонны обжигающе холодного ветра пронзили Евгению и вдруг она поняла: то, что она говорит, не принадлежит ей,-- Слово живых... и Слово мёртвых, Слово созидания и разрушения.

Дит разом осунулся.

-- Ты же сама прекрасно знаешь, что его нет у меня.

-- Тогда отойди от меня, гончар.

-- Разумеется... Разумеется... Вот только чего ты добьёшься во плоти? Что, кроме зла, ты хочешь от зла? Тебе не стоило смотреть во Тьму...

Дит развернулся, пнул ботинком оказавшийся на пути кусок монтажного шасси, и зашагал прочь. Казалось, в нём существенно убавилось роста.

Когда недавний собеседник скрылся за кучами мусора, ноги перестали держать Евгению и она, обессиленная, осела на землю. Чужая память холодила её сознание. Нисхождение сквозь итерации лжи в царство порочной плоти. Отражение звёзд в ртутном зеркале. Падение, падение, падение...

На другом конце города, Игорь закончил замешивать в эмалированном ведре последнюю порцию раствора. Поднявшись по стремянке, он влил его в высокий и узкий стеклянный сосуд. Толстые стенки сосуда, покрытые белёсыми потёками, отражали искажённое лицо юноши и обстановку небольшой комнаты.

Если бы не топчан -- так с утра и не убранный -- сложно было бы поверить, что среди всех этих механизмов и стеллажей с деталями способен жить человек. Но обитатель этого дома мало в чём нуждался из человеческого -- пожалуй лишь в крохотном уголке, чтобы забыться ненадолго неглубоким сном.

Подождав, пока жидкость в сосуде не успокоится, Игорь закрыл его толстой крышкой, внутри которой явно угадывался сложный механизм. Затем, юноша нажал несколько клавиш на ближайшем пульте, и сосуд осветился изнутри, пронизанный мириадами едва заметных лучей. В глубине раствора начала медленно проявляться массивная деталь.

Когда Игорь убедился, что всё идёт нормально, он прилёг на топчан и закрыл глаза. Странный и жутковатый образ всё никак не желал покидать внутреннюю сторону его век. Там был пульсирующий поток невероятной мощности, возникавший из глубин, не поддающихся осознанию. Поток этот пронзал весь существующий мир и уносился дальше, за пределы доступного мысли. Игорь ощутил как его тело, лишившись веса, приподымается силою потока и устремляется с ним -- как теперь он понимал, из прошлого в будущее. И ещё он вдруг понял, что всё окружающего, всё живущее, умирающее и перерождающееся, всё, что было и что будет называется одним простым словом и слово это -- ...

В дверь позвонили. Слово, оскорблённое чужим появлением, распалось на звуки и скрылось внутри потока, а потом свернулся и сам поток. Игорь обнаружил себя лежащим с открытыми глазами. И над ним не было ничего, кроме поросшего ржавой плесенью потолка.

В дверь снова позвонили. Игорь открыл и в узенькую прихожую вошёл Василий, в начинающей светлеть фотохромной куртке поверх его привычного костюма из жаккардовой ткани. Из внутреннего кармана куртки гость извлёк бутылку портвейна.

-- Поговорить надо,-- заявил он.

-- Ну хорошо,-- кивнул Игорь,-- проходи.

Они прошли и разлили, установив бутылку и два стакана на ящике из-под какого-то особо раритетного прибора. После второго круга, Василий заговорил:

-- Я с тобой о Евгении хотел поговорить. Ты меня, конечно, прости, но мне кажется, что у неё что-то не очень здоровое с головой.

-- Вася,-- покачал головой Игорь.

-- Нет, погоди. Я знаю, что ты к ней особенно неравнодушен, но, всё-таки ты меня дослушай. Ты ведь слышал, что она говорила, и как она говорила. Квадрат с ней, с ересью, сейчас все понемногу еретики, но что если она повторит эту сцену при всех?

Игорь промолчал. А Василий, разлив по третьей и перехватив стакан до побеления костяшек, продолжил встревоженным полушёпотом:

-- Ведь всё пойдёт прахом, просто всё. Нас вычеркнут из современности. Навсегда, понимаешь. Раз и навсегда. Нас никогда и нигде не будут выставлять, а наш артефакт -- его попросту уничтожат.

-- Тяжеленько это будет,-- усмехнулся Игорь,-- столько арматуры.