Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Близкие к мужу люди, в том числе работавшие в Северном бюро, полагали, что так оно и было: судьба Ли Лисаня решалась на самом верху. Кому же потребовалось убрать его? В Северное бюро просочилась информация, что «наверху» ходят разговоры о том, что Ли Лисань – «ходячий партийный архив». Имелось в виду, что он очень много знал, а ведь любая историческая информация в то время могла быть использована как смертоносное оружие. Ли Лисань был очень осторожен, стараясь никого не задеть, но в неоконченном письме к Мао Цзэдуну, спрятанном под матрасом в спальне (о чем он упомянул в предсмертном письме), прозвучали обвинения в адрес тогдашнего главного руководящего органа – Комитета по делам культурной революции.

Ли Лисань писал:

«Председатель! Все вышеописанные обвинения совершенно не обоснованны, сфабрикованы из клочков и обрывков фактов. (…) Мне сказали, что есть санкция Комитета по делам культурной революции. Я сначала не поверил, но теперь я думаю: если бы не было разрешения Комитета, то как могла бы возникнуть такая крупная структура, как “Пункт связи”[114]? Но если кто-то в этом Комитете, познакомившись с их уведомлением, дал добро, то это не что иное, как искажение истории, извращение фактов. Белое называют черным, подменяют правду ложью для того, чтобы обвинить преданного коммуниста в выдуманных преступлениях. Вот этого я раньше никак представить не мог!»

И далее, приводя в опровержение примеры своей преданности партии, Ли Лисань упоминает о своем поведении во время VII конгресса Коминтерна:

«Ван Мин плел интригу с целью захватить высшее руководство в партии, а я решительно выступил против и своевременно предпринял действия по его разоблачению (об этом знает тов. Кан Шэн)».

Здесь имеется в виду ныне известный факт сбора подписей среди китайских коммунистов в поддержку Ван Мина в качестве лидера партии. Как говорят, готовилась попытка, используя участие представителей китайской компартии в конгрессе Коминтерна, созвать летом 1935 года под председательством Ван Мина внеочередной «съезд КПК». Когда двое активистов (Лу Цзинжу с мужем) обратились к Ли Лисаню, то он отказался поставить свою подпись и доложил об этом Кан Шэну, который являлся заместителем Ван Мина в китайской делегации в Коминтерне.

Да, Кан Шэн все знал, но в упомянутое время он шел в фарватере Ван Мина, провозглашал здравицы в его честь, и переметнулся на сторону Мао Цзэдуна, только оказавшись в Яньани. Москва – это была та часть его биографии, которую он всячески затушевывал, старательно убирая нежелательных свидетелей, особенно во время «культурной революции». Вряд ли ему было приятно увидеть свое имя привязанным к интригам Ван Мина.

Ли Лисань, конечно, понимал это, но он был доведен до отчаяния, раз решился на такой шаг. Инна полагает, что это письмо, возможно, было обнаружено еще до гибели Ли Лисаня (например, когда нас обоих держали на «митинге борьбы») и могло стать последней каплей, переполнившей смертельную для него чашу.

Непреложным фактом является то, что в 1969 году, накануне IX съезда КПК, Кан Шэн составил для Мао Цзэдуна длинный список «предателей и шпионов». В этом черном списке стояло и имя погибшего Ли Лисаня.

Сомневаясь и подозревая, мы настаивали на дополнительном расследовании, так как были известны имена всех, кто арестовывал и держал под стражей Ли Лисаня. При этом мы подчеркивали, что не требуем привлечения к личной ответственности, – мы хотим только выяснить правду. Это наша общая ответственность перед Историей.

Найти этих людей и допросить в качестве свидетелей не составило бы труда. За исключением Ван Яогуана – ключевой фигуры в этом трагическом и запутанном деле. Выяснилось, что Ван в конце 70-х годов погиб, его якобы застрелил кто-то из бывших зеков, посаженных им в тюрьму. Новая странность для Китая, где огнестрельное оружие всегда находилось под строжайшим контролем.

Но искать кого бы то ни было партследователи под разными предлогами отказались.