Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Траурный митинг проходил по отработанной схеме. Председательствовал Пэн Чжэнь, а некролог, одобренный ЦК, зачитал Ван Чжэнь, один из самых активных зачинателей реабилитации старых партийцев. По команде председательствующего после троекратного поклона портрету Ли Лисаня все потянулись цепочкой ко мне и прочим родственникам, чтобы пожать руки. Вот, пожалуй, и все. А затем мы с символической урной и портретом Ли Лисаня направились с автокортежем на революционное кладбище Бабаошань.

Перед этим на домашнем собрании мы долго обсуждали, что поместить в урну. Сошлись на том, что положили туда личную резную печать Ли Лисаня и очки, которые нам вернули после его смерти. Так эта урна, покрытая партийным знаменем, и стоит в колумбарии Бабаошаня в стеклянном шкафчике.

Эпилог

Я сижу в плетеном кресле у окна. Последнее время стало трудно ходить – болят ноги. Передвигаюсь с палочкой, а то и в коляске, которую очень не хочется называть инвалидной: инвалидом я себя не считаю, зрение, слух и, главное, голова продолжают работать. Я много читаю – и по-русски, и по-китайски, и по-французски. По-моему, это очень важно – в пожилом возрасте давать пищу уму, тренировать мозги, чтобы они не «заржавели». А возраст у меня – ой-ой какой! Когда незнакомые люди о нем узнают, то не могут удержаться от восхищения и начинают кланяться, складывая руки в традиционном жесте, – ведь в Китае долголетие издревле было идеалом человеческой жизни, а долгожители почитаются чуть ли не как носители особой благодати.

Я часто говорю: «Хорошо быть стариком или старухой в Китае – с возрастом людское уважение растет». Я на себе это испытываю, а перенесенные несчастья только прибавляют внимания и сочувствия. Все эти годы китайские и российские журналисты постоянно устраивали «набеги» на наш дом, брали интервью у меня, у моих дочерей, а теперь уже и внуков, создавали телепередачи. Пока здоровье позволяло, я не отказывалась, считая, что даже простое повторение имени Ли Лисаня помогает поддерживать память о нем. Сейчас, когда прошла эпоха политизации и новое поколение забывает имена многих политических деятелей, людям уже неважно, уклонялся ли Ли Лисань от какой-то «правильной линии», допускал ли «политические ошибки» – на первое место выходят его человеческие качества, история страданий и любви. А это долговечнее, чем политика.

Помогает моей популярности и установление добрых отношений с Россией. Помню, в конце 70-х годов, когда я только что вернулась в Пекин, я уже остро ощутила, что угар «борьбы с советским ревизионизмом» прошел, развеялся, как дым. «Культурная революция» всех отрезвила. Люди даже с белой завистью посматривали на Советский Союз: вот, мол, мы здесь дошли до полного развала, а СССР, как могучий корабль, на всех парах движется вперед. Правда, потом этот корабль напоролся на риф, и я, посещая Москву в начале 90-х, своими глазами видела, как он идет ко дну. Тягостное было зрелище! Хорошо, что накануне развала успели восстановить нормальные отношения с Китаем, которые, несмотря ни на что, продолжали развиваться. Как и предвидел Ли Лисань, мое вступление в гражданство КНР давно уже никого в России не коробит, даже наоборот, придает некую изюминку. Меня величают «старейшей соотечественницей в Китае», вручают награды по разным памятным случаям: юбилей А. С. Пушкина, круглая дата окончания Великой Отечественной войны и прочее. Теперь, когда мне стало трудно отправляться в дальние путешествия, в Пекин нередко прилетают родственники и друзья из Москвы и в качестве лучшего подарка привозят бородинский хлеб.

Моя давняя любовь к французскому языку и французской культуре получила неожиданную отдачу. 8 июля 2013 года по решению президента Французской республики меня приняли в члены Ордена Почетного легиона – вот уж о чем я никогда и не мечтала!

Вокруг меня суетится и прирастает большая семья. Дочери после многих перипетий в конце концов нашли свое счастье с русскими мужьями. Со старшим зятем, литературоведом Владимиром Вениаминовичем Агеносовым, я очень люблю беседовать о русской литературе, о событиях в России, а младший зять Валерий Руденко увешивает своими живописными произведениями мою гостиную и все пытается заразить меня любовью к теннису (по телевизору, конечно). Стали взрослыми внуки: Паша, Дима, Денис. Паша привел в дом японку, а Дима – украинку. Все трое внуков двуязычные – легко переходят с китайского на русский, даже пятилетний правнук Даник («моя последняя любовь», как я его называю) свободно щебечет на обоих языках.

Так и должно быть – это ведь наша семейная традиция.

За огромным цельным окном нового дома в Бэйдайхэ (снесли-таки старую дачу к 2012 году!) море цветов, райские кущи ухоженного парка. Прошлое уходит все дальше и дальше, теряя материальные приметы, но в моей памяти они не блекнут. А самые давние воспоминания даже становятся все более осязаемыми, как та шаткая деревянная лестница, ведущая на сеновал в Студенке, по которой я лазала со своими сверстниками.