На основании изложенного обвиняется:
Ли Мин, он же Ли-Ли-Сан, 1900 г. р.[69]
, уроженец провинции Хунань, китаец, китайский подданный, сын помещика, бывший член политбюро ЦК КПК.До ареста без определенных занятий. Ранее работал главным редактором издательства “Иностранный рабочий” проживал: ул. Горького, д. № 36, кв. 185 в том, что являлся руководителем троцкистской шпионско-диверсионной и террористической организации в СССР и проводил в этом направлении работу, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 6, ч. 1, 8, 10 гл. I и II УК РСФСР.
Виновным себя частично признал и, кроме того, достаточно изобличается показаниями Травина, Ли Да-ко, Конуса и очными ставками с Травиным и Ли Да-ко.
На основании изложенного, следственное дело № 1532 по обвинению Ли Мина, он же Ли-Ли-Сан, считать законченным и передать на рассмотрение Военного трибунала МВО.
Дело предварительно согласовать с военным прокурором.
Вызову в суд подлежит:
Обвиняемый Ли Мин, он же Ли-Ли-Сан, содержится в Таганской тюрьме.
Оперуполномоченный 3 отдела УГБ НКВД МО сержант гос. безопасности Воденко
Дело Ли-Ли-Сана заслушать в закрытом судебном заседании без участия сторон обвинения и защиты и без вызова свидетелей.
Ли Мин был предупрежден об отсутствии защитника и начал готовиться к суду сам.
Выписка из тюремного дела говорит о том, что 11 мая 1939 года Ли Мин получил на руки обвинительное заключение, в чем и выдал расписку.
15 мая он был доставлен в Военный трибунал из Таганской тюрьмы.
Вся эта процедура была довольно рутинной по тем временам, и можно было предсказать, чем дело кончится. Но тут произошло чудо.
После того как на суде было зачитано обвинительное заключение, Ли Мину дали возможность выступить, и он решительно опроверг все бездоказательные утверждения:
«Ли-Ли-Сановщина с троцкистами связана не была».
«Террористической группы никакой никогда не создавал».
«Травина я никогда со шпионскими сведениями никуда не посылал».
«Ли Да-ко – я не знаю, троцкист он или нет».
«Мои ошибки в переводе материалов процесса над врагами совершенно неумышленные».
«В июле месяце 1938 г. на предварительном следствии меня били. Показания я подписал вынужденно».
«Против себя я показывал ложно под моральным и физическим давлением следствия».
«Протоколы я подписал на предварительном следствии – это моя ошибка, может, и преступление по отношению к другим, но я был вынужден. Ли Да-ко на очной ставке при мне против меня ничего не говорил, прошу его вызвать в суд».
Когда я просматривала архив на Лубянке, гэбисты с особым выражением в голосе предложили:
– Вот, прочитайте этот протокол. Вы не хотите снять с него копию?
Мне показалось, что они про себя отметили необычайность, незаурядность такого поведения арестованного на суде. Какой же вердикт вынесли судьи? Трибунал определил: