Из серии «Зеркала». Книга 3. И посадил он дерево, или Век Астреи

«Так тебя не переделаешь уже, а он — как лозинка гнущаяся, любую форму предать можно, содержание вроде есть».

«Заведи ребенка» — посоветовал он ее тогда.

А потом узнал, что травилась, в больницу попала; пришел навестить.

«Ты не бойся, это минутное, дурой была. Теперь все прошло», — успокоила его Рита.

«Из-за него?».

Она покачала головой.

«Нет… Так… Из-за себя. Тоскливо стало. У тебя такое бывало?».

Он принес ей апельсины и шоколад. Навестил пару раз в больнице, а потом она попросила его больше не приходить. Сейчас у Риты был муж и ребенок. Его жена, Зойка, общалась с Ритой, советовалась по поводу воспитания. Как-никак та была педагогом, и неплохим. Рита ему Зойку и нашла, случайно. Познакомились на вечере.

«Пойдем со мной, а то одной неудобно, а с моим мал еще, да и расстались мы», — неожиданно позвонила она ему через год после того случая и попросила об одолжении. Он не смог отказать.

«А там разбежимся, кто куда. Надоел ты мне».

Он и пошел.

На том вечере за Зойкой ухаживали два кавалера. Один — настоящий лев, весь из себя, слова, фразы, поза, другой — сдержанней, материальней. Но он тогда обошел всех. Речью Лилу про скуку и обошел. Даром что помнил ее наизусть. А потом как-то все закрутилось: повышение на работе, новая зарплата, квартира, Зойка, друзья, родственники опять же намекали, что возраст подходящий. И он вроде бы влюбился. Интеллигентная, образованная, светская — чем ему не пара? Карьеру хорошую сделала, несмотря на детей. Но потом и она от него ушла внутренне, хоть и осталась официально, фактически. Не отпускала его до конца.

«Дети, семья, нельзя оставлять их без отца».

Не могла простить ему Светки, что ли? Он так и не понял ее претензий. Светка была мимолетным увлечением, если ревновать, так к Рите или к Симке, или к Лилу — но об этом он не рассказывал никому и никогда, и брату пригрозил молчать намертво.

«Иди ты, со своими бабами, — послал его тот куда подальше и махнул рукой. — Я уже запутался, с кем ты и когда».

А сам тоже поговорить в приличном обществе был мастак. Хвастался: «Могу, дескать, еще тряхнуть перышками».

«Смотри, как бы их не повыщипывали», — шутливо подначивал он брата.

«Куда им. Мы с тобой еще те молодцы или молодцы. Ха-ха».

И вот теперь после стольких лет супружеской жизни, после всех этих историй и счастливых концов, после того, как он достиг такого успеха на работе, дорос до начальника отдела, он не мог придумать лучшего способа провести вечер перед приездом жены домой, кроме как напиться.

«Напиться и по бабам», — вспоминался его брат. Где он теперь? Куда уехал? Где пропадает? Почему не подает вестей? Мать волновалась. Брат прислал ей на день рождения телеграмму: «Поздравляю, жив, здоров». Показал бы он ему кузькину мать.

«А кто тебе покажет, что делаешь?»

Голос совести?

«Ведь глупо, а пьешь. А с чего?».

И в самом деле не с чего было ему пить. Семья, дети, работа — все в пределах нормы. Но в то же время все на нервах, хотя и разрешимо. Материально обеспечен опять же, детям на образование есть, жене на машину, себе на удовольствие, ни в чем себе не отказывал. И с чего?..

«Вся наша жизнь — игра», — Лилу любила эту фразу. Ему казалось: сейчас бы встретил, придушил ее собственными руками, а с другой стороны, сколько раз вспоминал, как они вместе попали под ливень, как ходили пешком через весь город, как говорили!

По разговору да по бабе он и соскучился сейчас. Но баба была делом наживным, а вот разговор после отъезда брата расклеился. Не с кем было посидеть, поболтать по душам, помолчать. Дошло до того, что в церковь потянуло, на исповедь. Это его-то, убежденного атеиста! Как дурак пришел, исповедовался, причастился. Правда, мать его в детстве крестила, так что формально он ничего не нарушал, даже облегчение какое-то почувствовал, но ненадолго. Перед Богом человек одинок, как никто. За себя целиком отвечает. А он всю жизнь этого и боялся. Вот и пил. От бессилия, усталости, злобы, иногда — чтобы не слышать, что говорят голоса внутри него, иногда — чтобы не слушать, как пусты разговоры вокруг.

«Поди, принеси, подай, проверь» и т. д. и т. п.

Паузы между словами жены убывали, и он включал новости, но и они не спасали. А когда реклама накладывалась на пустое, отупевшее от повседневной жизни молчание, он готов был лезть на стенку.

«Знаешь, как это, когда душа болит?» — спрашивала его Лилу много лет назад.

Он был тогда совсем юнцом. Ничего не понимал.

«Знаю», — уверенно отвечал он.

Ни черта он тогда не знал. А теперь понял. Прочувствовал на собственной шкуре, и что такое ад кромешный представлял себе вполне отчетливо.

«Ты дышишь, а грудь разрывает, и душе больно, и плакать не можешь, только подвывать», — терпеливо объясняла ему Лилу.

«Знаю. Это когда у людей горе большое. Я видел, как мать сына хоронила» — поддакивал он.

«Кто его считал, это горе? Кто мерил?» — не по делу, так казалось ему тогда, возражала она.