Из сумрака веков

Мороз по коже пронесся волной, в жилах стыла кровь — Варгр упорно шел за ламией. Приглушенный звук двигающегося камня коснулся ушей, потянуло сыростью и холодом подземелья. Варгр свернул в закоулок и глаза уловили движение Татьяны — она юркнула в открывшийся проем в стене. Спустившись по лестнице, огляделся: затененная пустующая комната. Шагнул к приоткрытой двери и ступил внутрь соседней комнаты — такая же безликая и сырая, но подрагивающее пламя свечей бросало блики на странные выступы в стене, возле которой на земле темнело пятно. Запахи смешались: помимо ламийского смрада, ощущался аромат Кати, а еще звериной страсти и свежей человеческой крови. Варгр развернулся на закрывающийся звук. Стремительно подскочил к двери и дернул за ручку — не поддалась. Он стукнул ладонями, но металл встретил глухо и даже не шелохнулся.

Попался как дурак. Свечи вздрогнули и погасли. Повисшее молчание в кромешной тьме нарушило шипение — оно наполнило комнату и резало по ушам. Едкий сероватый дым, заволакивающий помещение, забивал нос — Варгр зашелся кашлем. Удушье не давало вдохнуть. Он упал, схватившись за горло. Обрушилась тяжесть, сменившаяся неправдаподобной легкостью, уносящая в небытие.

Глава 29. Мечта сбылась

Щеку обожгло — Катя дернулась, и едва не задохнулась. В висках трещало, лицо горело, руки и ноги затекли перетянутые веревками, врезающимися в кожу, сильнее колючей проволоки. Они же сдавливали шею не позволяя выгнуться из сидячего положения — спина онемела. Катя подняла отяжелевшие веки. Очередная каменная комната с тусклым огнем догорающей свечи притаившейся на стене. Сырость и затхлость почти полностью заглушали вонь ламии.

— Доченька, проснись, — сладко протягивал до боли знакомый женский голос. Мать присела рядом на корточки. Заправила прядь ей за ухо и мило улыбнулась: — Сколько повторять? Волосы должны быть прибранными. Нехорошо лахудрой ходить. Ты же будущая леди! Лицо грязное, одежда порванная — неряха, одни словом, — приторно ласково понукала она и наиграно качала головой. — И это моя дочь! Кто бы поверил? Кстати, брюнетка из тебя не очень! Ну, чего так смотришь? — мать, как ни в чем не бывало, хлопала длинными ресницами — вид самый, что ни на есть ангельский. — Рада встрече? Хм… — она скривилась, будто лимон укусила и наморщила нос: — Вот я не очень. Знаешь как обидно? Живешь, никого не трогаешь. Муж — убогая серость: ни рожа, ни кожа, характер — тряпка. Ужас — беспросветные будни. Дочь с внешностью простушки. Ничего выдающегося — сплошное разочарование и тут, на тебе, еще из-за таких ничтожеств меня убивают?! Я тебя еще не простила за это. Но, единственный плюс все же есть. Жизнь, красота и молодость вечные, чтобы не делала… Отрыв по полной!

Слова застряли поперек горла, за это спасибо природе, ведь в ответ лезли сопливые оправдания и неуверенные блеянья — разговор не клеился как всегда. Материнское лицо исказилось в ламийское, голубые глаза почернели:

— Опять молчишь? — сорвалась она на крик. Ее рука вжикнула и вновь опалила щеку: — Дрянь!

— Ма… — Катя вновь дернулась — стул покачнулся и жалобно заскрипел. Горло опять передавило веревкой, и Катя зашлась кашлем: — Я не хотела… чтобы так… получилось. Прости!

— Простить? — взъелась мать. — Сука! Ты хоть знаешь, как меня убивали? Ублюдок меня выпотрошил! И даже не это страшно. Омерзительно то, что даже после смерти я должна постоянно видеть рожу твоего отца! Этот урод со мной на вечность. Настоящее проклятие и ты за него ответишь!

Катя ахнула — мать ухватила за волосы и швырнула, будто пылинку. Треск дерева смешался с хрустом костей — по руке прострелила боль. Стул сломался, путы ослабли, но сил выбраться нет. Катя, скорчившись, стонала, катаясь по полу. Уловила сверхбыстрое движение и дернулась, уворачиваясь от ноги на высоком каблуке, прорезавшей воздух. Порция боли расползалась по боку — ребра заныли от тупого удара.

— Мечтала попасть в лабиринт? — взбешенная мать пинала с остервенением — Катя подтянула колени, закрывая живот. — Все к твоим ногам, моя ненаглядная!

— Ма… — сорвался крик-стон, — ты не можешь убить! Я нужна…

Удары прекратились — мать замерла, на лице застыло хладнокровие:

— Мне плевать! Я Ламию тоже ненавижу, и это будет моя первая месть ей! Хм… помнится очень удачное изречение: «Я тебе породил, я тебя и убью!» Королева ждала твоего появления несколько тысячелетий. Что ж, подождет следующего!

Мать снова схватила за волосы и потащила — макушку будто снимали заживо. Катя сжала зубы, во рту появилась сладость: приторная и тошнотворная.

— Тогда скажи… — еле выдавила и сплюнула, — зачем я ей нужна?