Из тупика

- Важно, что я о тебе подумаю, - ответил Эллен без тени улыбки, глядя пронзительно. - И не сегодня я от тебя требую. Освоишься и - плати! А если что, - пригрозил на прощание, - так я тебе Красный Крест на деревянный переделаю... Осознал?

Безменов очень скоро "освоился" и припер в контрразведку все, что просили. Воровать не жалко: не свое, чай. Щелкнув себя по шее, Павлуха вытянул из-под полы бутылку.

- Давай, поручик, - захихикал Безменов, - дернем, и я тебе такое о большевиках расскажу, что ты свалишься.

- Не надо, - строго ответил Эллен. - Я об этой сволочи больше твоего, милейший, знаю. Поставь на стол и иди!..

Нет. На панибратство он не шел. Наблюдение было установлено. Безменов ощущал его всей шкурой своей. А как он думал? Конечно, наблюдение будет, и об этом в Петрозаводске они тогда тоже говорили со Спиридоновым... Будет наблюдение!

* * *

Большая вошь, а над нею занесен окованный железом добротный сапог красноармейца; ниже начертано: "Дави ее". Спиридонов долго и задумчиво смотрел на агитплакат... Там, где бушует смерть, там ползает вошь. Это почти закон войны, и сейчас Иван Дмитриевич размышлял, почему так получилось: по всей стране тиф, а на Мурманском и Архангельском фронтах тифа нет.

К нему подошел комиссар Лучин-Чумбаров, спросил:

- Чего изучаешь, Митрич?

- Да вот смотрю на картинку... До чего же хороша! И вошь - прямо как настоящая. Талант у художника, сразу видать. Одно вот плохо: вши у вас есть, а вот таких сапог, как здесь намалевано, нету... Ну, что? Поехали, комиссар?

- Поехали, - ответил Лучин-Чумбаров.

...Теперь они получали по триста граммов хлеба и... отступали!

Они отступали! А хлеб съедали - голодные постоянно.

Голодные, босые или в лаптях, вшивые и больные, они отступали... Какой уже день!

За ними гудели по рельсам бронеплатформы, по ночам рыкали из-за валунов английские танки, пушки Кане и Маклена сеяли шрапнель над лесом, тяжелые траншейные мортиры перекидывали из деревни в деревню ухающие фугаски И... текли газы.

Газы., газы... газы...

Потому они отступали; генерал Мейнард уже засел на станции Кяписельга; отсюда недалеко Петрозаводск, а за тихою Званкой всего сто четырнадцать верст рельсового пути, - и бронепоезда врага ворвутся на окраины Петрограда... Спиридоновцы отчаянно держали Кожозерский монастырь; за вековыми стенами древней обители они спасались от снарядов, рушились на них купола храмов, на зубах бойцов хрустела известка. Тогда англичане подвезли к монастырю сразу триста баллонов с текучим газом, и бойцы, отравленные, сдали эту позицию...

Это было очень трудное время для спиридоновцев. Очень!

- ...кажется, здесь, - сказал Спиридонов, спрыгивая с вагона под насыпь; подал руку комиссару Лучину-Чумбарову, и они вдвоем резво сбежали по тропке под глубокий откос.

Было знойно и тихо в полуденном лесу. Куковала кукушка. Лучин-Чумбаров спросил:

- А ты уверен, что именно здесь?

- Да черт его знает: вроде бы по карте и тут...

В зарослях лесного шиповника открылась делянка, огражденная забором. На длинном шесте качался пустовавший скворечник.

- Хорошее местечко выбрал, собака... - прошептал Спиридонов. - Я тебе уже говорил, комиссар: он человек хитрый и осторожный.

Толкнули гнилую дверь - никого, пустые лавки лесорубов, расставленные вдоль бревенчатых стен, пустой очаг, пустой стол, на котором даже не тронута пыль. Было немного жутковато в этой тишине, и оба передвинули маузеры на животы.

- Что ж, - сказал Лучин-Чумбаров, - подождем... Резко скрипнула за их спинами дверь в боковушку.

Оба разом обернулись - перед ними стоял полковник Сыромятев.

- Я здесь, - произнес он, шагая к столу (но руки деликатно не подал). - Я слышал ваши шаги и спрятался. - Помолчал и добавил: - Я спрятался на всякий случай... от греха подальше.

- Садитесь, - сказал ему Спиридонов, отводя глаза. Сыромятев достал английские сигареты, бросил их на стол:

- Курите... Я ведь знаю: у вас с табаком плохо.

Два большевика стояли перед ним, и полковник напряженно смотрел на их расстегнутые кобуры. Закурил и сам, жадно затягиваясь. Потом вытянул из-за пояса страшенный, но безобидный пистолет системы Верри, заряженный толстым зеленым фальшфейером. Брякнул его перед собой на лавку.

- У меня, - признался, - больше ничего нет.

- А зачем вам ракета? - спросил его Спиридонов.

- На всякий случай... Извините, но с некоторых пор я все делаю только так: на всякий случай.

Сели и Спиридонов с Лучиным-Чумбаровым.

- Это комиссар нашего фронта, - сказал Спиридонов. - Прошу любить его и жаловать, как говорится.

В ответ - легкий кивок массивной головы полковника.

- Очень приятно, - сказал Сыромятев без иронии: он был неглупый человек и понимал, что ирония здесь неуместна.

"С чего начать?" - думал каждый из них сейчас.

- Господин полковник, - начал Лучин-Чумбаров, - итак, мы получили от вас предложение такого рода: вы предлагаете нам свои знания опытного кадрового офицера и обращаетесь к Советской власти с просьбой, чтобы она... Как бы это выразиться? Чтобы она на вас не слишком дулась, так, что ли? Впрочем, это безразлично. Мы вас, кажется, правильно поняли?