Приехал за целый месяц до убийства. Нашёл работу. Производил впечатление безобидного человека. Следовательно, кольцо Синдинг нашёл уже в Фолкрите, раз местные позволили ему жить и работать в своём городе целый месяц и ничего не подозревали о его волчьей сущности.
— И никто не заподозрил, что этот человек, к примеру, должного уважения к богам не проявляет?
— Если ты не заметил, у нас и часовни в городе никакой нет, — съязвил один из нордов. — И как бы мы, по-твоему, должны были что-нибудь подозревать на этот счёт?
Действительно. Жилище Рунила «храмом» назвать никак не выйдет, алтарь Аркея в его доме можно только для себя использовать. Единственное божество, которому можно поклоняться в «Мертвецком мёде», к Имперскому Культу ни в каком его виде отношения не имеет. А больше народ в этом городе нигде, кроме как в таверне и на кладбище, не собирается.
Мясо наконец прожарилось, и мои спутники принялись за ужин.
— А жил этот человек где? — я всё не унимался, хотелось собрать побольше фактов, затем обдумать и систематизировать их все. Может быть, окажется, что Синдинг и не заслуживает к себе милосердия?
— Сначала — на постоялом дворе. Затем его Солаф у себя приютил. Много Синдингу не надо было, только место, где голову приложить на ночь.
Приютил, значит, один из горожан. И этот человек не заметил никаких странностей в поведении своего постояльца?
— И Солаф ничего странного не заметил?
Норды снова переглянулись.
— Вы, талморцы, все такие настырные?
— Прости, работа у меня такая, — соврал я; не буду же я говорить этим людям, что раньше лишь бумажки перебирал да по мелким поручениям бегал. — Так что?
— Нет. Все думали, что Синдинг — просто охотник. В наших краях, как ты понимаешь, такое совсем не редкость.
Остался последний вопрос: девочка. Когда и где оборотень убил её, что вообще из себя представляет её семья.
— А эта девочка — где её нашли и во сколько?
Моё любопытство, кажется, стало надоедать стражникам. Их можно понять: не самое приятное дело раскрыто, виновник отбывает своё наказание — и все ждут, когда он замёрзнет насмерть, когда его тело зароют, а то и вовсе сбросят в выгребную яму. А тут появился я, принялся расспрашивать подробности и взялся бередить ещё не зажившую рану.
— Я просто хочу знать, стоит ли Синдинг той милости, что проявляет к нему ваша управительница, — пояснил я.
— Девочку нашли рано утром, во дворе фермы, где она с семьёй жила. Наши ребята, как обычно, совершали обход местности, услышали чей-то крик и поспешили на место — но опоздали. Знаешь, по мне лучше бы парни позволили отцу этой девочки зарубить Синдинга топором — по крайней мере, не пришлось бы ни нам, ни тебе мучиться.
Я ещё раз решил обдумать всё, что услышал.
Синдинг появился в городе за некоторое время до убийства. Ничем для местных, а следовательно — и для стражников не выделился. Из подозрительного — только то, что он приходил на работу невыспавшимся, а иногда даже во второй половине дня.
Размышления прервала резкая боль в суставах. Я боязливо опустил взгляд, принялся разглядывать себя. Руки будто бы увеличивались в длине, ногти темнели и отрастали, на пальцах появлялась длинная белая шерсть. Поднял взгляд на небо. Солнце скрылось, луны взошли, а на небосводе сияли звёзды.
Цвета начали тускнеть, даже пламя костра превращалось в белое, пугающее пятно. Ещё больше звуков и запахов ударило в голову. Боль усиливалась. Мне казалось, будто бы всё тело попало под какую-то ужасную машину, и теперь каждая кость и каждый сустав перемалывается в ней.
— Уходите!.. — успел только прокричать я.
От боли я кричал ещё сильнее, пока сознание не помутнело и не начало покидать меня.
Прояснение.
Всё вокруг потеряло цвет, но обрело незнакомые запахи.
Везде много различных шорохов.
Тело наполнилось небывалыми силами.
Огонь от костра пугал, больно обжигал — несмотря на то, что я нахожусь в достаточном отдалении.
На палке жарится мясо — такое сочное и вкусное.
Где-то в кустах прячется кто-то. Их тела источают страх передо мной, но от их рук исходит кислый запах стали. «Что простая сталь для оборотня?» — всплыло в моей голове. «Это люди. Стражники Фолкрита. Я делил с ними ужин. Нельзя на них нападать», — подумалось следом.
Луны звали.
Я довольно зарычал, затем завыл на их белый свет и спрыгнул с невысокого обрыва.
Мясо — не совсем свежее, но не тронутое гнилью, вполне съедобное, бывшее когда-то крупным оленем. Я склонился над тушей, принялся поедать плоть, слизывал свернувшуюся кровь. Никогда прежде не ел ничего вкуснее. Особенно вкусное у него сердце: столько крови и столько мяса сразу!
Я снова зарычал. Я хищник. Я зверь. Я охотник. Это — мои леса, мои горы. Это — мои олени и кролики. Здесь всё — моё, нужно лишь прийти и взять. И убивать каждого, кто посмеет оспорить это.
Луны. Ветер. Запахи и звуки. Где-то рядом пробежал кролик. Где-то ухает филин. Где-то вдалеке летает дракон. Вот она, свобода.