Из вечности в лето

– Это естественно, – скривилась Матильда. – Вы же мужчина: вы не видите дальше собственной крайней плоти! А кинжал умеет доставить гораздо более изысканное удовольствие! Знаете, почему? Потому что у нас с ним полное взаимопонимание! Кинжал мечтает о невозможном – войти в человека, но без крови, и я даю ему такую возможность. А в ответ он играет, словно смычок, по самым кончикам моих нервных окончаний – так, что внутри у меня рождается музыка! Ну, и, кроме того, – Матильда мечтательно прикрыла глаза, – такое количество форм! Вот, смотрите: шотландский скин ду – короткий и острый, как у собаки, поэтому он так, только для разрядки. А это непальский кукри, похож на обвисший член жеребца сразу после излияния. С ним я могу забавляться часами – как он умеет тревожить бедра! Мальчик мой, вы можете лезть вон из кожи, но ваши руки – грабли по сравнению с будоражащим прикосновением лезвия!

Дмитрий как-то нервно дернул плечами.

– Мальчишка! – Матильда изобразила на лице презрение. – Вы же все думаете, что песню любви можно исполнить только на флейте, но это исключительно ваши заблуждения самовлюбленных самцов. Женщины давно уже отыскали сверкающие звуки в более волнующих местах. Например, на острие ножа, – Матильда заметалась вдоль стен: – Вот, это катар, – само имя как песня! Один из моих самых любимых: у него поперечная рукоятка, видите? И он меньше всех похож на пенис, но когда я держу его вот так, – она направила лезвие вдоль руки к локтю, – мне не нужен никто в этом мире! Правда, есть еще сай, – Матильда нежно прижала к груди трезубец с длинным средним и чуть загнутыми боковыми зубьями, – мой маленький японский друг. Только его я впускаю глубоко, и он ласкает сразу в трех точках – это самый искусный из моих любовников! А это – настоящий Фальчион! Вы знаете, что настоящих в мире – всего пару десятков, а у меня их три! Правда, они такие большие и бестолковые! Дага – ее не люблю и не могу объяснить почему, держу только ради коллекции, а руками не прикасаюсь никогда, – Матильда вдруг остановилась, как вкопанная, перед странным длинным кинжалом с волнистым лезвием. – И к этому тоже, – прошипела она.

Дмитрий посмотрел на кинжал внимательнее: ассиметричное волнистое лезвие со странным волокнистым узором, ничего отвратительного в нем не было, скорее наоборот, это был один из самых красивых и необычных экземпляров.

– Почему? – не удержался Дмитрий.

Лицо у Матильды перекосилось и она с ненавистью проскрипела, как гвоздем по стеклу:

– Потому что это «крис»! – ее передернуло. – Мерзкое имя! Мерзкое! Все! Не хочу больше об этом! Садись в кресло! – скомандовала она. – Я сама не своя, видишь, всю трясет! Мне нужно расслабится, – Матильда не глядя сорвала с ближайшей стены короткий узкий нож. – Помоги!

– Что? – не понял Дмитрий.

– Платье! – закричала Матильда. – Платье расстегни! Быстро!

Дмитрий с трудом справился с застежкой, Матильда выскочила из платья, рухнула в кресло и расставила ноги. Дмитрий невольно отвернулся.

– Смотри на меня, – голос у Матильды опять стал спокойным и бархатным. – Мне нравится, когда на меня смотрят…

Дмитрий не знал, что делать, но смотреть на обнаженную женщину, собирающуюся позабавиться с ножом, ему было как-то неловко.

– Смотри! – повысила голос Матильда, – иначе я скормлю тебя свиньям. Почему ты не хочешь? Не нравится?.. Смотри, я сказала!

– Извините, я как-то… – пробормотал Дмитрий, но Матильда его перебила:

– Да проснись же ты, наконец! Дурак! Оставь предрассудки простым смертным, а здесь делай то, что тебе говорят. Смотри на меня!

Последний приказ Матильда выкрикнула таким голосом, что Дмитрий тут же развернулся, словно солдат по команде "кругом".

Матильда одарила его улыбкой:

– Так лучше, мой сладкий, так лучше!

Она полулежала в кресле и, не гладя, ласкала себя кончиком лезвия, порхающего над ее нежной плотью, как стальной мотылек.