Читаем Из зарубежной пушкинианы полностью

Прежде всего, отпадают всякие сомнения в подлинности писем и в том, что речь в них идет о Наталье Николаевне Пушкиной. Дантес был охвачен к ней подлинной страстью, которая, как он сам пишет в письме от 6 марта 1836 года, «пожирала его шесть месяцев», т. е. с осени 1835 года. Наталья Николаевна, по крайней мере на словах, отвечала ему взаимностью. Он посылал ей письма, и она хранила их. Письма эти она показала Пушкину 4 ноября 1836 года, в день получения анонимного пасквиля и последовавшего за этим объяснения с мужем. Письма Дантеса совершенно по-новому освещают роль Геккерна. Отец был охвачен жгучей ревностью и страхом и все делал для разрыва этих отношений. Не он руководит действиями Дантеса, как это предполагал Пушкин и его биографы, а Дантес после встречи у В. Ф. Вяземской и решительного объяснения с Натальей Николаевной диктует отцу, что надо делать. Поэтому трудно представить себе Геккерна в качестве автора анонимного пасквиля, — об этом писал еще Щеголев.

Но более всего письма рисуют автора, самого Жоржа Дантеса. Это — средний заурядный француз, остроумный и циничный, тщеславный карьерист, расчетливый и практичный. Он приехал завоевать северную русскую столицу и преуспел в этом. Он контролирует каждый свой шаг и каждый шаг подчиняет карьере. Но любовь оказалась сильнее его и спутала ему карты. Дантес любит страстно и самозабвенно, до безумия. Он признается отцу, что от любви сходит с ума и забывает про ревность Геккерна. Он забывает все свои роли, и среди них главную: роль любящего сына. Он забывает про карьеру, ради которой приехал в Россию. Так полюбить может не каждый. В любви Клод Дантес проявил единственный настоящий талант. Так что сравнение Дантеса с бальзаковским Растиньяком, которое делает Витале, весьма относительно.

Впрочем, это сравнение пробуждает еще одну фантазию. Между Пушкиным и Бальзаком стояла одна колоритная фигура — Каролина Собаньская, родная сестра жены Бальзака, Эвелины Ганской. Собаньская знала много тайн. Если бы она знала еще и ту, о которой поведали нам письма Дантеса, и рассказала о ней Бальзаку, каким романом могла бы обогатиться «Человеческая комедия»!

В феврале 1996 года, будучи в Италии, я позвонил Серене Витале в Милан. До этого я не был с ней знаком. Когда я представился, она сказала, что знает мою книгу «Пропавший дневник Пушкина» и что подарила ее Клоду Дантесу-Геккерну («Там такие красивые фотографии семейного замка в Сульце…»). Я попросил разрешения приехать и задать ей пять вопросов. «Почему только пять? — с готовностью откликнулась Витале. — Можно и больше». Выяснилось, однако, что она больна, скоро уезжает на юг Италии, но несколько часов для меня выкроит.

В доме на улице Chiosetto она живет одна в небольшой квартире. В квартире живут еще три кошки. Красивого пушистого кота зовут Дантес (Дантик). Одна из кошек — Зинаида (нет, не в честь Волконской, а по имени героини Набокова). На полках много русских книг. На стене гостиной — копия картины Григория Гагарина из Русского музея (напечатанная на обложке ее книги «Пуговица Пушкина»). На другой стене — две старинные гравюры из Полотняного Завода, изображающие мужчину и женщину в русских национальных костюмах. Гравюры, возможно, были вывезены в Сульц Екатериной Николаевной Гончаровой. Их подарил ей Клод Дантес.

«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», — сказал я, разглядывая стены гостиной. Я сидел за чайным столом, глядел на хозяйку, и мне казалось, что знаю ее давно. Может быть, видел ее где-нибудь в Москве. У нее запоминающееся яркое лицо южанки. Мы как-то сразу стали обращаться друг к другу по имени.

— Итак, Серена, мой первый вопрос, — начал я разговор. — Как же вам все-таки это удалось?

— Что именно?

— Попасть в архив Клода Дантеса.

— Никуда не надо было попадать. Весь архив — это чемодан с бумагами, лежавший в его квартире высоко на антресолях. Но Клод открыл его не сразу. Я уверяла, что меня интересует только истина. Но Клод и его жена Жаннин должны были мне поверить, так что путь к чемодану был долог. Мы подружились. Это было главное. Но было еще одно очень важное обстоятельство. Клод Дантес не лишен литературных способностей и пишет сам. Он написал книгу об американском поэте Алане Зегере, издал книжку собственных стихов «Пять сезонов» и подарил ее мне…

Серена показала мне экземпляр книжки с дарственной надписью барона Клода от 26 июня 1990 года и продолжила:

— Писал он и статьи на тему дуэли Пушкина и Жоржа Дантеса. Думаю, что ему хотелось самому поработать над архивом и, может быть, написать книгу о том, как «все было на самом деле…» Но это ему было не под силу, и он это сознавал. Он не знал русского языка и не владел историческим материалом. Хронология писем и событий, транслитерация русских и других имен, да и сам невозможный почерк прадеда, — с этим он не мог справиться. Взять того же Труайя. Даже в расшифровке двух коротких отрывков он сделал ошибки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги