Из зарубежной пушкинианы

А время шло, Клод Дантес был уже немолод и, видимо, сознавал ответственность… Кстати, два года тому назад он попал под автобус и тяжело заболел. Сейчас даже боюсь звонить в Париж, не знаю, жив ли… Наверное, поэтому он, в конце концов, поверил мне и в один из июньских дней 1989 года достал с антресолей чемодан…

— Перехожу ко второму вопросу. Как Вы знаете еще из работ Щеголева, в этой теме есть несколько узловых вопросов. Один из них — авторство анонимного пасквиля, полученного Пушкиным 4 ноября 1836 года по городской почте. Ведь это был фитиль к пороховой бочке. Проясняют ли письма и другие документы из чемодана Клода Дантеса этот вопрос?

— Прямо нет. Но появился ряд новых соображений. В архиве посла Баден-Вюртенберга в Штутгарте я нашла донесение посла, написанное в декабре 1836 года и неизвестное Щеголеву, о том, что многие семьи в Петербурге получали в это время подобные анонимные письма. Об этом же пишет в своих воспоминаниях старый князь Трубецкой, так что в этом отношении ему можно верить. А вот из письма Дантеса от 6 марта 1836 года мы узнаем, что великий князь Александр, наследник престола, знает о его романе и шутит с ним на эту тему. Отсюда, заключает Дантес, следует, что в обществе поговаривали об этом («в свете, должно быть, прохаживались на мой счет»). И это в начале марта 1836 года. Сохранилась традиция, согласно которой автора пасквиля ищут среди врагов Пушкина, таких, как С. С. Уваров, князь Петр Долгорукий, госпожа министерша Нессельроде, графиня Коссаковская и т. д. А почему им не может быть враг Жоржа Дантеса? Им могла быть одна из брошенных им женщин. И таких врагов у него было много. Среди его любовниц — Мария Барятинская, но она не в счет, так как умерла в 1835 году. А вот, например, некая «Супруга», о которой он впервые упоминает в письме Геккерну от 1 сентября 1835 года. В письме к Геккерну от 26 ноября 1835 года он сообщает, что бросает эту женщину («Едва не забыл сказать, что разрываю отношения со своей Супругой и надеюсь, что в следующем письме сообщу тебе об окончании моего романа»). Разрыв с «Супругой» совпадает по времени с увлечением Натальей Николаевной (осень 1835 года). Если «Супруга» была светской дамой, то, конечно, знала об этом романе и могла мстить.

Или вот еще один сюжет… В чемодане Клода Дантеса я нашла любопытный документ. Русская дама, назвавшаяся Марией, писала Дантесу в Сульц из Москвы. К сожалению, сохранилась только машинописная копия письма, оригинал был утерян. На копии стояла дата «10 июня 1845 года», хотя я предполагаю, что это ошибка при перепечатке и подлинной датой был июнь 1844 года. Я не исключаю, что автором письма была сама Наталья Николаевна, вышедшая замуж за Ланского, хотя скорее всего это была другая женщина.

Серена показывает то место в своей книге, где это письмо напечатано в переводе с французского на итальянский. Вот русский перевод этого письма:

«Я уверена, что Вы — человек чести, Жорж, и я не сомневаюсь ни на минуту, что эту жертву Вы принесете для меня. Я вышла замуж и хочу быть хорошей женой. Человек, за которого я вышла замуж, заслуживает счастья. Я умоляю Вас сжечь все мои письма и уничтожить мой портрет. Пожертвуйте этим для моей безопасности и для моего будущего. Сделайте это во имя тех счастливых дней, что я подарила Вам. Вы заставили меня задуматься о моей жизни и настоящем долге женщины. Конечно, Вы не захотите уничтожить то, что создано Вами, и если Вы это сделаете, я не смогу быть счастливой. Не пишите мне больше, я не могу получать больше ни строчки, которую мой муж не мог бы читать. Будьте счастливы, чего я Вам желаю; так счастливы, как я мечтаю. Пусть у Вас будет счастье, которого я не могла Вам дать. Теперь мы разлучены навеки, и Вы можете быть уверены, что я никогда не забуду, что Вы сделали меня лучше и пробудили во мне лучшие чувства и мысли, которые я не знала до встречи с Вами. Еще раз прощайте, Жорж».

— Прежде чем задать вам третий вопрос, Серена, позвольте мне процитировать то место из письма Дантеса Геккерну от 6 марта 1836 года, где он пишет о себе и Наталье Николаевне:

«Верю, что были мужчины, терявшие из-за нее голову, она для этого достаточно прелестна, но чтобы она их слушала, — нет! Она же никого не любила больше чем меня, а в последнее время было предостаточно случаев, когда она могла бы отдать мне все — и что же, мой дорогой друг — никогда ничего! Никогда в жизни!

Она была много сильней меня, больше двадцати раз просила она пожалеть ее и детей, ее будущность, и была столь прекрасна в эти минуты (а какая женщина не была бы), что, желай она, чтобы от нее отказались, она повела бы себя по-иному, ведь я уже говорил, что она столь прекрасна, что можно принять ее за ангела, сошедшего с небес. В мире не нашлось бы мужчины, который не уступил бы ей в эти мгновения, такое огромное уважение она внушала. Итак, она осталась чиста; перед целым светом она может не опускать головы. Нет другой женщины, которая повела бы себя так же…»