Читаем Из зарубежной пушкинианы полностью

Уже после переписки П. Е. Щеголева с Луи Метманом, в сороковых годах, французскому писателю Анри Труайя, работавшему над биографией Пушкина, удалось получить от барона Жоржа Геккерна-Дантеса, внука Дантеса по мужской линии (отца барона Клода), два письма Жоржа Дантеса, посланные из Петербурга в январе и феврале 1836 года его приемному отцу Луи Геккерну, который до середины 1836 года находился в Париже. Сейчас оба этих письма широко используются исследователями последнего года жизни Пушкина. В архиве потомков Дантеса должно быть много и других интересных документов. Так, М. А. Цявловский опубликовал в девятом томе «Звеньев» фрагменты писем Идалии Полетики к Екатерине Гончаровой и Дантесу, а недавно их полный текст был опубликован С. Ласкиным, получившим копии этих писем и фотографию портрета Идалии Полетики от барона Клода. Эти письма дополняют портрет одного из злейших врагов Пушкина и наводят на размышления о коварной роли Идалии Полетики в преддуэльных событиях.

Все, что перечислено выше, — это уже полученные из архива известные документы. А ведь в этом архиве хранится много еще неизвестных писем. Вспомним хотя бы переписку между Сульцем и Полотняным Заводом. Ведь в книге И. Ободовской и М. Дементьева рассказано только о письмах из-за границы в Россию, но письма шли и в обратном направлении.

Вот почему, приехав в Париж весной 1982 года, я решил попытать счастья и встретиться с Клодом Геккерном-Дантесом. Жил я на квартире своих друзей Грийо. Маргарита и Эдмон Грийо, физики, профессора университета Пьера и Марии Кюри, пригласили меня поработать в их лаборатории. Здесь нельзя не рассказать о них, хотя бы коротко. Коммунисты, большие друзья нашей страны, они были живыми свидетелями истории французской физики. Эдмон Грийо — ученик Поля Ланжевена, Маргарита долгие годы работала вместе с Фредериком Жолио-Кюри, Полем Паскалем, Морисом Кюри. Супруги были неразлучны: работали, отдыхали, путешествовали всегда вместе. Маргарита выращивала сверхчистые кристаллы, Эдмон их исследовал. Она писала статью, он — редактировал. С годами у них выработались общие вкусы и привычки. Но характер был разный: Маргарита — темпераментна, Эдмон — спокоен и рассудителен.

Помню свой первый приезд и знакомство с ними. Я старался побольше увидеть и с энтузиазмом делился своими впечатлениями. «Представляете, за углом на улице кардинала Лемуана я разыскал дом, в котором жил молодой Хемингуэй. Там он и написал свою знаменитую фразу „Париж — это праздник, который всегда с тобой“. Я обошел дом со всех сторон, заглянул во двор — мемориальной доски нигде нет». Эдмон усмехнулся: «В Париже жило так много знаменитых людей, что стен не хватит для мемориальных досок. Придется заколотить ими и окна». В другой раз я радостно объявил: «Сегодня прошел по улице Вожирар, самой длинной в Париже. Подумать только, что на этой улице жила госпожа Бонасье, возлюбленная д’Артаньяна!» Маргарита обрушилась на меня: «Ты бы лучше подумал о том, что в этом городе живут миллионеры и нищие, что клошары спят прямо на улице, на набережной Сены…» Ее прервал Эдмон: «Оставь его в покое. Про классовую борьбу он знает не хуже нас. Все русские полюбили Париж с детства, они читали о нем на уроках истории и литературы…»

Грийо жили в Латинском квартале, радом с университетом, на углу улиц Монж и Роллен. Они занимали тесную двухкомнатную квартиру на третьем этаже очень старого дома с толстыми каменными стенами. В этом доме жил еще Ампер, и с тех времен дом не перестраивался.

В лаборатории Эдмон все делал своими руками, был мастером эксперимента. Он и погиб, как экспериментатор. Его убило током незадолго до моего приезда. Маргарита осталась без своего мастера…

Весной 1982 года их маленькая квартира показалась мне просторной и запущенной. Маргарита болела. Днем она подолгу лежала в кровати у открытого окна, выходившего во внутренний двор. Над книжными полками радом с портретом Поля Ланжевена работы Пикассо она повесила портрет Эдмона. Его нарисовал Делькамбр, ученик Пикассо. Я разместился в кабинете Эдмона, маленькой комнате с отдельным выходом на лестницу.

Как-то утром я разыскал в телефонной книге на имя Геккерн-Дантес два номера. Позвонил по первому. Ответил женский голос. Я спросил месье Клода. Оказалось, что это телефон его свояченицы и нужно звонить по второму номеру. На второй звонок ответил мужской хрипловатый голос. Это был барон Клод. Я представился, сказал, что хотел бы поговорить об архиве. На другом конце провода наступило молчание. Наконец:

— Семейные бумаги сейчас не у меня. А где бы мы могли встретиться?

Итак, в гости меня не приглашают.

— Право, не знаю… Я остаюсь в Париже еще несколько дней. Живу я на квартире у моего коллеги профессора Грийо…

— Так, может быть, я заеду к вам? Завтра в десять утра удобно?

Итак, Геккерн-Дантес предлагает приехать к нам. Я вспомнил, что завтра утром обещал быть на семинаре и что Маргарита еще ничего не знает о госте. Но неожиданно для самого себя ответил:

— Хорошо. Жду вас завтра утром. Вот мой адрес.

Я прошел в комнату Маргариты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги