Из зарубежной пушкинианы

— Прости меня, я, не предупредив тебя, пригласил к себе завтра утром гостя.

— Пожалуйста. А кто он?

— Я с ним лично незнаком, только знаю его имя. Это барон Клод Дантес-Геккерн.

— Барон в моем доме? Ты сошел с ума!

— Видишь ли, Маргарита, он не совсем обычный барон. С ним интересно поговорить. Его прадед убил на дуэли нашего Пушкина…

— Убил Пушкина? Тем более! Чтобы ноги его в моем доме не было!

Мне пришлось прочесть небольшую лекцию, на этот раз по русской истории и литературоведению. Маргарита знала и любила Пушкина. Известно ей было и о моих литературных интересах. Но она никак не подозревала, что на улице Буати в районе Елисейских Полей есть дом, где хранится подлинное письмо поэта и архив его семьи. А то, что с Дантесами знаком хорошо ей известный писатель Анри Труайя, ее убедило.

Через свою комнату она протянула занавес. Получилась небольшая гостиная: кресла, стол, ваза с фруктами, кофейные чашки.

— На мою половину его не води, я буду спать, — сказала Маргарита.

На следующее утро ровно в десять в квартире раздался звонок. Это мой гость звонил с улицы. Я быстро спустился по лестнице и отворил парадную дверь. Передо мной стоял мужчина выше среднего роста в плаще, с седыми гладко зачесанными назад волосами, крупным тонким резко очерченным носом. Выражение серо-голубых глаз спокойное, холодное и немного усталое. Это и был барон Клод Дантес-Геккерн, правнук Жоржа Дантеса. Барон выглядел старше своих лет, на вид ему было лет семьдесят. В руках он держал какой-то пакет. Мы поднялись на третий этаж и прошли через мою комнату в гостиную. Я принял у гостя плащ, и мы разместились в креслах. Маргарита притаилась за занавесом; я знал, что она не спит. Я еще раз представился и объяснил, что, будучи физиком, интересуюсь историей семьи как пушкинист. Мне известно из литературы, что у семьи сохраняется большой архив, в котором есть подлинное письмо Пушкина, письма к Екатерине Николаевне Гончаровой и, возможно, другие интересные документы. Не мог ли месье Клод хотя бы рассказать о них?

— К сожалению, должен вас огорчить. Никаких бумаг у меня не осталось. Жена моего покойного брата Марка выбросила целый ящик со старыми письмами и документами, и их больше не существует.

— Как, ни письма Пушкина, ни писем из России, ни, наконец, семейных портретов и фотографий, ничего этого не осталось?!

Я оторопело смотрел на гостя, а он спокойно и как-то отчужденно разглядывал обстановку комнаты, книжные полки и портреты Поля Ланжевена и Эдмона Грийо.

— А какие письма вас интересуют? Может быть, я смогу ответить на Ваши вопросы?

От удивления на какой-то момент я потерял дар речи. Наконец, собравшись, я перешел в решительное наступление.

— Судя по переписке супругов Дантесов с Полотняным Заводом, в архиве должны быть письма Дмитрия Николаевича Гончарова и Натальи Ивановны, матери Екатерины Николаевны Гончаровой. Позже племянникам в Сульц могли писать супруги Фризенгоф (Александра Николаевна Гончарова и ее муж). Кроме Александры Николаевны с ними могла переписываться и Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. Хотя советские пушкинисты полагают, что Наталья Николаевна не писала в Сульц своей сестре Екатерине и вообще не поддерживала с ней связей.

— Я хорошо помню письма Натали Пушкиной моей прабабушке Екатерине в Сульц. Одно из писем было адресовано ей в Баден, кажется, в 1841 году. Натали писала своей сестре только по-русски. А брат Дмитрий писал ей по-французски. И вообще моя прабабушка переписывалась со всей своей родней.

— Как жаль, что нельзя взглянуть на эти письма. — Я умоляюще посмотрел на собеседника.

Он только пожал плечами.

— С тех пор как мой брат Марк умер, всем распоряжается его жена. Сейчас она продает дом в Сульце.

— А осталось ли что-нибудь в Сульце, например, мебель, картины, книги? — От волнения я затаил дыхание.

Месье Клод медлил с ответом. И наконец:

— Нет, там ничего не осталось, голые стены.

Я подумал про себя: «А как же портрет Гончаровой, другие портреты, книги?» — а вслух спросил:

— Писатель Ласкин, ваш корреспондент, писал, что часть архива сохранялась у вас. Из своего собрания вы прислали ему копии пяти писем Идалии Полетики к супругам Дантес и фотографию ее портрета работы известного русского художника Петра Соколова.

— Да, это была красивая женщина. — Месье Клод явно уходил от ответа. Потом, допив кофе, он добавил: — Оставьте мне свою визитную карточку. Если найду что-нибудь интересное, я пришлю вам.

— Как вы относитесь к Пушкину? — спросил я месье Клода, чтобы хоть что-нибудь спросить.

— Я преклоняюсь перед гением Пушкина, хотя читал его только во французском переводе. В нашей семье всегда существовал культ Пушкина, так же как и культ Натали Пушкиной. Ведь мою дочь я назвал в ее честь. Но это не мешает мне гордиться моими предками Жоржем Дантесом, Екатериной Гончаровой и Луи Геккерном — крупнейшим дипломатом эпохи Меттерниха. Эти чувства воспитал во мне отец, Жорж Дантес-Геккерн, который свято оберегал семейные традиции, а их он воспринял от своего отца, Жоржа Шарля, храброго солдата, единственного сына Екатерины Гончаровой.