Из зеркала

Когда Андрей, Лиля и Таня, захватив с собой приготовленные припасы, ушли на берег реки, Эля собрала из всех комнат постельное белье и включила стиральную машинку. Затем, прибрав в гостиной, вымыла посуду на кухне, вытерла везде пыль, а затем и пол. Развесив за домом выстиранное белье, она поняла, что больше ей делать нечего и поднялась к себе. Взяв с тумбочки дневник художника Полетаева, она вышла на балкон и устроилась в соломенном кресле. Было тихо и ещё довольно прохладно. Где-то вдалеке неожиданно запел петух, за ним другой. Эля раскрыла книгу и погрузилась в жизнь начала двадцатого века. Записи художника, открывавшиеся тысяча девятисотым годом, рассказывали ей о поездках за границу, о выставках и вернисажах Лондона, Парижа и Петербурга, о первой поездке в здешние места, о впечатлении, произведённом на Полетаева усадьбой графа Тормасова, и решении построить свою. Неожиданно её взгляд остановился на записи, показавшейся ей странной. «Вчера до меня дошло печальное известие о том, что в Италии месяц назад скончалась Софья Казимировна. Какая это была изумительная женщина! Я с грустью вспомнил наши беседы. Чаровница, умница, сохранившая превосходное чувство юмора и веру в людей, несмотря на несчастье, случившееся с нею в молодости. Если бы не она, графу Тормасову было бы трудно справиться с потерей жены! Он был в полном отчаянии. Ах, каким нежнейшим, прелестнейшим существом была Лидия Николаевна! Как она чудесно пела! И моя старшая дочь Вера, и её подруга Зиночка Валгина всегда приходили в восторг от её необычайной красоты голоса».

Запись была сделана в сентябре тысяча девятьсот тринадцатого года. Эля ещё раз перечитала запись. После имени Софьи Казимировны стояла звёздочка. Внизу страницы, там, где обычно печатаются сноски, она прочитала: «Лицо, о котором идёт речь, не установлено». Что ещё за Софья Казимировна? Что за Софья Казимировна, с которой произошло несчастье и которая помогла Тормасову справиться с потерей жены? И жену, как утверждает художник, звали всё-таки Лидия Николаевна, а не Полина Ивановна. И всё же нельзя не верить метрическим книгам! Эля принялась внимательно просматривать дневник дальше, но больше не нашла никаких упоминаний о таинственной Софье Казимировне.

Посмотрев на наручные часики, показывавшие половину первого, Эля поднялась из кресла, подошла к балкону и, облокотившись на него, снова задумалась над очередной загадкой, на этот раз преподнесённой дневником Полетаева. Из состояния задумчивости её неожиданно вывел чей-то незнакомый женский голос.

— Девушка, вы нам не подскажете, мы правильно к церкви идём?

Эля повернула голову и увидела возле калитки двух женщин, чьи головы были повязаны платками. Она вдруг вспомнила воскресную службу, на которой присутствовала неделю назад.

— Подождите немного, я провожу вас! — крикнула она.

Женщины оказались дачницами из деревни Лакшино, находившейся от Приречья в пяти километрах. Они захотели взглянуть на церковь, о которой им рассказали в деревне, и побывать на службе.

Эля молча слушала о том, как её спутницы хорошо отдыхают в Лакшино, где очень мало жителей.

— Мы ещё лодку собираемся нанять, чтобы на Бисеровском острове побывать, — сказала одна из женщин. — Хотим поклониться святой Агапии.

В церкви уже было полно прихожан. Среди них Эля заметила и журналиста Вольского. К её сожалению, чудо, зрителем которого она стала в прошлое воскресенье, не повторилось, и Эля, немного разочарованная, вышла из церкви. Некоторое время она рассматривала статую апостола Петра, а затем направилась домой. Но не успела пройти и нескольких шагов, как её нагнал журналист и попытался завязать разговор:

— А вы сегодня одна, без сестры.

Эля не стала поправлять его и говорить, что Таня ей не сестра, а сухо произнесла:

— Она изучает развалины старинного монастыря.

— Да-да, я слышал об этом. Где-то неподалёку в окрестных местах до революции был женский монастырь. Но в тридцатых годах прошлого века его закрыли, а всех насельниц разогнали. Опустевшие строения быстро пришли в негодность. Просто удивительно, что здешняя церковь так хорошо сохранилась.

Он замолчал, видимо полагая, что Эля поддержит беседу, но она шла молча. Ей почему-то был неприятен этот человек.

— Вы профессионально интересуетесь стариной или я ошибаюсь? — опять осторожно начал он. — Просто вы так увлечённо рассматривали церковные статуи, поэтому я подумал, что вы имеете отношение к искусству.

Эля покачала головой:

— В искусстве я дилетант, точнее, обычный созерцатель.