Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

– Справник с жандармами у меня, знает о пане Павле, до завтра я его задержу… но пусть убегает… пусть убегает и следа после него чтобы не было… пусть убегает. Слышишь, женщина, и понимаешь?

– А! Слышу и умираю от страха.

Еврея уже не было.

Справник пил первую чашку чая, когда Фроим, грязный, уставший, вздыхая, вернулся.

– Ты был там?

– Был.

– Есть?

– Ещё его нет. Старик очень болен, но я спрашивал слуг… ни вчера, ни сегодня никого не видели. В доме нет куска хлеба…

– Пусть подыхают! – вскричал справник. – Это кара Божья… это перст Божий! Не хотели зятя православного, имеют неприятеля. Убили упорством девушку… отравили мне жизнь… хорошо так…

Фроим молчал, справник прохаживался.

– Слушай, ежели его не было до сих пор, будет вскоре. Что тут предпринять? Мне необходимо его схватить! А он Ольшова не проедет. Ждать тут с жандармами – пронюхает, бестия.

Корчмарь молчал.

– Ты бы мог легче узнать и дать знать.

– Ясно полковник, – сказал жид, – прежде чем я дам знать, он должен ждать? А доверятся ли они мне, чтобы от меня не скрылись? Я сделаю что могу, но не подниму того, что не сумею.

– Чья усадебка напротив Зенчевского?

– Никого нет…

– Стоит всё-таки в голом поле.

Справник задумался… как-то недоверчиво поглядел на еврея.

– Ведь это там, – сказал он, – купил часть советник Пратулец…

– Но не живёт, – отпарировал Фроим.

– Наказание Божье! – выкрикнул справник. – Ну… послать мне сена, поглядим до утра.

* * *

Уже давно наступил день, когда полковник, пробудившись, выпив чаю, приказал запрягать коней и, не доверяя рассудительности еврея, решил сам напасть на усадебку. Он отправил жандармов и холопов, чтобы окружили ту, как её называл, волчью яму, а сам с хмурым лицом сел в бричку и шумно заехал во двор. Но, кроме пса, который выл на пороге, никто вызванный приездом не показался.

Полковник Шувала выскочил и отворил дверь первой комнаты, но вместо того чтобы идти дальше, остановился, окаменелый, на пороге.

Его поразил необычайный вид.

Посередине комнаты был установлен топчан, покрытый потёртым климком… рядом на кровати лежал труп старца в белой рубашке с крестиком в окостенелых руках, панна Роза и старая Приска, плача, поднимали одеяло, пытаясь передвинуть тело на топчан. Глаза справника упали на лицо умершего и не могли от него оторваться. Это был такой облик, с каким Господних святых и благословенных изображают, светлый, ясный, дивно красивый и мягкий. Казалось, он спит и мечтает о небе.

Хотя мстительный и гневный, рядом с той неожиданной смертью полковник остолбенел, смешался, почувствовал себя сломленным… невольно припомнил того доброго старца, часы, проведённые в его доме, дочку его, свои надежды… её смерть… и, по крайней мере, в эти минуты – он стал человеком. Склонил голову – забыл о мести…

– Старик умер! Когда? – спросил он плачущую панну Розу.

– Сегодня… ночью.

– Болел?

– Давно… но умер спокойно… перед утром прибыл ксендз.

– Был ксендз?

– Только что отъехал.

– Ночью заболел?

– Не было ничего… казался как всегда, – отпарировала панна Роза, – но сам в себе смерть почувствовал… и ксендза потребовал.

Справник стоял, всматриваясь в труп.

– Пусть еврей говорит что хочет, – сказал он про себя, – он тут был, это его дело… я это знаю.

Не мог, однако, начать расспросы. На столике у ложа его бдительное око заметило кучку золота. Были это луидоры, привезённые из Парижа и неосмотрительно брошенные. Он к ним приблизился.

– Вы жаловались на нужду, – воскликнул он, – но, вижу, будет за что похоронить. Гм?

Панна Роза, которая отпустила одеяло, закраснелась вся и смешалась.

– Это старик… старик… давно хранил на похороны.

Справник усмехнулся, природа возвращалась, выражение трупа уже было стёрто, выступал полицейский. Приблизился и начал по одному рассматривать луидоры.

– А ну… правда, что давно должно быть хранил, – добавил он насмешливо, – потому что вот один с 1838 года.

Панна Роза чуть не упала.

– Не знаю, откуда и что это может быть.

– Не знаешь, пани? – отпарировал холодно полковник. – Зато я, пани, знаю. Сегодня ночью тут был Павел Зенчинский… он эти деньги оставил, а отец от волнения умер.

Панна Роза онемела, в голове её всё перепуталось, из-под век брызнули слёзы, возмущённая, она указала на труп.

– Ежели ты человек, полковник, – воскликнула она, – уважай эти останки и величие смерти, потому что бедной женщины не уважаешь, наверное. Не знаю ничего, а мои обязанности тут.

Она указала на ложе и отвернулась от него. С хладнокровием полковник пересчитал луидоры, сгрёб их и спрятал в карман.

– Это след беглеца и висельника, – воскликнул он, – пойдёт к следствию… слышишь, пани, я исполняю обязанность, не беру для себя… правительственное дело…

Но панна Роза не слышала уже ничего, плакала, стоя на коленях при ложе.

Справник, оставив усадьбу, сел на бричку и погнал.

* * *