– Я хочу уйти из школы, – сказала Людасик.
Мы с Римкой дружно вылупили глаза. И сидели с вылупленными глазами не меньше минуты.
– А-а... э-э... почему? – наконец полюбопытствовала я.
– Куда? – одновременно осведомилась Римус.
– Потому что у меня больше нет сил. Выдохлась! – объяснила Людасик мне. И развела руками. Потом повернулась к Римусу и отчиталась: – Уборщицей в нотариальную контору! На углу Одесской и Маркса, там требуется.
Дальше разговор шел двумя параллельными линиями. Мы с Римусом, как неопытные провинциальные журналистки, перебивая друг друга, лезли каждая со своим вопросом. Людасик же управлялась с нами, как заправская «вип»-персона на пресс-конференции.
– Да что случилось? Тебя кто-нибудь обидел?
– И чем эта контора, я интересуюсь, лучше?
– Марыся, ты меня смешишь! Ну чем можно, как ты думаешь, обидеть человека, который двадцать лет проработал в школе? А в конторе работы часа на два в день. И зарплата та же самая.
– Ладно, Людка, ты нам мозги-то не пудри! Колись: что случилось? Повод-то должен быть или нет? Ну хоть какой-нибудь!
– Или ты, может, из-за Виталика? Ему хуже стало?!
– Боже упаси! Носится, как конь, уже на свой боксинг собрался. Хотя, правда, девчонки, когда все у него началось... ну, с почками... я один раз ночью сижу возле него и думаю: а что мне, собственно, школа дала? Кроме того, что я ребенка упустила? Зарабатывает у нас Сергей. Готовит свекровь. И даже жутко стало... А поводов мало ли? Вот елку поручили моим наряжать. А какие в одиннадцатом елки? У них поступление на носу, экзамены... Ну, собрались после уроков в зале. Трое подходят: Людмила Ильинична, у нас курсы в институте! Все нормальные, хорошие ребята. Как их не отпустить? Еще двое: у нас репетиторы, платные занятия! Остальные, понятное дело, смотрят волком. А тут еще за Иванцовой мама приехала – к невропатологу-профессору везти, за два месяца записывались. Оно и понятно: когда ребенок больной, какой им новый год? Какая елка? Ну, отпустила и ее. Начали кое-как наряжать. А я сама уже на голову плохая: забыла у Игнатьича ключ от подвала попросить. Пока мы игрушки у завучей брали, пока развешивали, он ушел. А как гирлянду достать? Звоню ему. Он, естественно, – не приду, что раньше думала? Ну, послала Савченко к нему за ключом. Мои уже на пределе. Мальчишки злые, ходят – руки в брюки. Девчонки шепчутся. Машка, доходяга наша, вообще позеленела. Я и ее отправила. А времени пятый час. Буфет закрыт. Побежала купила им печенья и воды, заморили червячка. Наконец возвращается Савченко с ключом. Достаем гирлянду, вешаем – не горит! Тут я уже упала на стул, чувствую – вот-вот разревусь. Мальчишки собрались к кому-то бежать, свою нести. И что вы думаете? Оказалось, не в гирлянде было дело, а в переноске! Переноска же у нас старючая. Принесли чью-то, и все зажглось. Здравствуй, Дедушка Мороз! Только я елки с того дня, кажется, возненавидела. И переноски, и Игнатьича, и расписание мероприятий. И своих тоже, с такими физиономиями!
– Ну, это ты не рассказывай. Сама без них жить не можешь! Оклемаешься, и все пройдет!
– Да и они тебя обожают. «Наша Людочка», «наша Людочка» – сколько раз слышала!
– Это раньше была Людочка. А взрослые дети хотят видеть человека сильного, успешного, с характером! Который и понять может, и наказать, и защитить. Который в седле, понимаете? Вот ты, Римка, еще в седле. Так и держись покрепче! И ты, Марыся, держись. А я... не оклемаюсь уже, нет. Сломалась. Мне б Витальку вытащить – и все.
– Да ладно тебе себя хоронить! – наконец рассердилась Римус. – Уши вянут!
– Вянут – не слушай. А я год доработаю – и куда глаза глядят! – упрямо пообещала Людка.
– Ну-ну! Посмотрим, куда они глядят!
– Посмотрим...
Новая книга лежала у мамы в кухне этак небрежно, на краешке стола.