Из жизни двух городов. Париж и Лондон

Зритель описывает город как единое культурное целое, живой организм, как мир, отличный от королевского двора. В этом городе вольготно чувствуют себя все звания и ранги, перемешаны все профессии. Чтобы войти в него, не нужно иметь дворянское звание, надо лишь знать правила вежливого обхождения. Французское понятие семнадцатого века «порядочность» отчасти отражает этот «кодекс вежливости». Однако французы всегда предпочитали легкомысленное дезабилье «затянутому в корсет» придворному этикету. Правда, аристократы тоже с удовольствием примеряли порядочность (honnêteté) — но не в черте города, а скорее на природе или во время закрытых для простого народа празднеств, таких как «деревенские праздники» для высшего света и балы, проводимые в садах Сен-Клу и Отей. Этот мир все еще группировался вокруг королевского двора, а не вокруг «города». Конечно, слова flâneur еще и в помине не было — ведь его «изобрели» лишь в 1820-е годы. «Фланёр» подрос и повзрослел лишь к 1840-м, когда появился в произведениях Эдгара Аллана По, Чарльза Диккенса и Луи Уара[54] — образ этого прохожего-одиночки подготовил почву для появления в 1845 году знаменитого бодлеровского эссе. Наиболее важной в этом смысле была книга Уара «Физиология фланёра» (La Physiologie du flâneur), которая стоила всего один франк. В книге, прикрываясь репутацией знаменитого Жоржа Кювье[55] и других ученых, занимавшихся сравнительной анатомией, автор в квазинаучном стиле обсуждает философский вопрос о принадлежности человеческого рода к животному миру, и пытается найти между ними отличия. В конце концов Уар с «ученой» важностью делает вывод, что именно способность человека к «фланированию» выделяет его из огромного числа «неразумных» животных тварей. Эта книга, кстати, была далеко не единственной в своем роде — в начале 1840-х годов изданий на тему «физиологии городского человека» насчитывалось, по крайней мере, семьдесят. Многие из них выходили с прекрасными иллюстрациями — гравюрами на дереве, выполненными Оноре Домье, М. А. Алофом и Теодором Мориссе. Тексты и сюжеты иллюстраций этих книг во многом напоминали знаменитые карикатуры Джорджа Крукшенка[56], а сами они, в свою очередь, вдохновили «молодое поколение» карикатуристов — Альберта Смита и Дэвида Бога написать и издать «Физиологию лондонского бездельника» и «Естественную историю бездельника в городе» (обе книги вышли в 1848 г.).

Больше всего фланёры любили гулять по тротуарам. «Тротуар! — восклицает Уар, — приветствую тебя, чистый оазис посреди моря грязи, прибежище фланёра! Все счастливые моменты моей юности прописаны на твоих камнях». Уар представляет нам выразительное описание «физиологии» фланёра, ясно демонстрирующее отличие его реакции на окружающие явления от реакции обычного пешехода. Если, к примеру, зеленщик увидит в витрине магазина новую ткань, он подумает примерно так: «Миленькая расцветка, пойдет моей жене» — и сразу же переключиться на следующую витрину. Фланёр же замрет перед витриной часа на два: он будет изучать малейшие детали узора, переливы цвета, подумает о роли ткани в истории моды и о взаимоотношениях производителя ткани, поставщика сырья и владельца магазина. Размышления фланёра об отрезе ткани поистине уникальны и недоступны ни одному нормальному прохожему. Это лишь один частный пример того, что истинный фланёр всегда мнит себя «принцем»: его королевство, хоть и воображаемое, все же гораздо богаче и интереснее, чем серые, обыденные мыслишки простых людей.

Рис. 15. Удар ставней. Из книги Луи Уара. «Физиология фланёра». 1845.

Однако, хотя фланёр и воображает себя «принцем», его продвижение по городу тоже происходит не без приключений. Мистер Зритель в свое время замечал, что «день не проходит без моментов отвращения», и фланёру девятнадцатого века тоже приходится иногда терпеть обиду и даже унижение. Однако даже самые неприятные происшествия лишь идут истинному фланёру на пользу: они помогают очистить ряды от случайных, слабонервных и непосвященных в таинство этого искусства, и еще больше уверить фланёра в его уникальной, сверхъестественной способности оставаться невидимым в толпе. Серия гравированных листов Крукшенка «Поводы для недовольства» (Grievances of London, 1812 г.) посвящена столкновению (иногда в буквальном смысле) представителей двух миров: зазевавшегося денди и представителя рабочего класса. Хотя иногда эти столкновения проходят болезненно для обеих сторон, автор смотрит на незадачливых горожан благосклонно — ведь именно они, такие разные, делают его город ярким и разнообразным местом.

Рис. 16. Люди-ваксы. Джордж Шарф, 1834–1838.