Из жизни Ксюши Белкиной

– Нет, почему… – улыбнулась с облегчением Ксюша, поняв из Нининых вопросов, что обвинений, слава богу, не будет, что все совсем на-оборот – Нина позвала ее сюда посочувствовать, повоспитывать, а может, и пожалеть даже…

– Ты хоть знаешь, что каждая молоденькая соплюха здесь больше тебя получает? Почему так, объясни?

– Так ты же у нас человек новый, Нин, многого не знаешь…

– Чего, чего я такого не знаю, объясни мне?! – удивленно подняла брови бухгалтерша. – Ты что – покупателя вредного убила, или растрату миллионную сделала, или в санэпидстанцию каждый день на своих стучишь – что такого отвратительного нужно сделать, чтобы позволить так к себе относиться? Бросаешься любой приказ исполнять, как будто прощение выслуживаешь! А перед Дарьей Львовной вообще трясешься, как осиновый лист на ветру – аж до посинения! А она и рада на слабом оторваться… Знаешь, кто ты есть для нее?

– Кто?

– Контейнер помойный, вот кто! Это ж надо как свезло-то старушке… Не у каждого такие гениальные способности быть помойкой имеются! Она сбрасывает в тебя всю свою чернуху, а ты принимаешь. Она опять сбрасывает, и ты опять принимаешь! Девочка для битья, одним словом… И ты знаешь, даже и винить ее рука не поднимается! Раз есть под рукой помойный контейнер – отчего ж им не пользоваться? И всегда будут пользоваться! И всегда вокруг тебя такие шаманские пляски будут из таких вот, имеющих потребность самоутвердиться на слабом и пугливом …

– Она мне очень помогла пятнадцать лет назад, Нин… Я не знаю, что б я тогда делала, если б она меня на работу не взяла!

– Да не боись! – засмеялась Нина. – И тогда бы уже нашелся косой десяток желающих поиметь бесплатную рабыню! А чем плохо-то? Можно наорать, когда вздумается – душу свою облегчить, можно денег не платить, можно себя потешить, унижая униженного… Бесплатный ты подарок, Ксюша Белкина, вот ты кто… Самой-то не противно?

– А ты знаешь, Нин, наверное, уже противно…

– Как это – уже? Почему – уже?

– А потому, что я раньше никогда ни о чем таком не задумывалась! Бежала и бежала по кругу, как белка в колесе, и думала искренне, что все это правильно, что так и должно быть… А вчера похоронила одного человека – и сдвинулось во мне что-то… Правда, сдвинулось! Мне и самой от этого плохо… Легче же по кругу-то бежать! И сомнения не мучают!

– Не знаю, легче ли… Я б, наверное, с ума сошла…

– А я, Нин, спасаюсь по-своему…

– Как?

Ксюша заговорщицки глянула на бухгалтершу, улыбнулась лукаво:

– Я стихи читаю! Как только станет тошно, я тут же начинаю читать про себя Пушкина, Блока, Есенина, Ахматову…

– Да?

Нина глубоко задумалась, глядя отрешенно в Ксюшины влажные серые глаза, потом, усмехнувшись, спросила:

– А ты знаешь, кто еще таким образом спасался-то? Не знаешь?

– Нет… А кто?

– Интеллигентки в сталинских лагерях! Тоже про себя стихи читали, чтоб с ума не сойти! Их унижали до крайности – а они стихи читали! Только они-то себя на эту каторгу добровольно не посылали, вот в чем разница…

– Да, я теперь начинаю это понимать, Нин… Только что с этим делать – не знаю! Сил во мне нет – только страх один!

– Ну так и борись с ним!

– Это сказать легко… Нет, не получится у меня…

– Да ты не пыталась даже, а уже выводы делаешь! С малого начнешь – потом само пойдет! Вот иди сейчас и спроси у Дарьи – почему у тебя зарплата самая маленькая? Просто спроси – и все!

– Ой, что ты…

– Да ничего я! Ты что, хуже всех работаешь? Нет! Может, ты пьяница, дебоширка и прогульщица? Тоже нет! Тогда почему? Потому что ты – Ксюша Белкина? Имя нарицательное?

Ксюша ничего не ответила, сидела, низко опустив голову, рассматривала внимательно носки старых Олькиных ботинок. Потом совсем тихо заговорила, растягивая слова:

– Да, Нин, ты права… Имя нарицательное… А один знакомый объяснил мне недавно, что такая вот маленькая Ксюша Белкина сидит практически в каждой женщине…

– Ну, знаешь! – возмущенно произнесла Нина. – Насчет каждой – это я бы очень поспорила! – И, подумав минуту, тихо добавила: – Хотя, в общем, не так уж он и не прав, этот твой знакомый… Может, не в каждой, конечно, но во всякой второй – это уж точно… Но все равно – поспорила бы…

– А поспорить с ним уже нельзя – умер он, вчера похоронили.

– Понятно. Извини… Ну что, пошли, что ли? – решительно встала со скамеечки Нина.

– Куда?

– Зарплату требовать, куда! Вставай! Я тебя провожу, пожалуй, до Дарьиного кабинета, а то опять мимо пройдешь!

Ксюша безвольно поднялась на ноги, умоляюще посмотрела на Нину:

– А может, потом, Нин? Давай в другой раз, а?

– Пошли, пошли! Топай давай! – подтолкнула она ее в спину. – Никаких потом! Только сегодня и только сейчас!

Решительно подхватив под руку, Нина дотащила ее до кабинета директрисы и чуть ли не силой впихнула в его страшное чрево, быстро захлопнув дверь, на которую Ксюша тут же навалилась спиной и даже уперлась в блестящую лаковую поверхность растопыренными ладонями, словно боясь соскользнуть вниз на подгибающихся от страха коленках.

– Тебе чего, Белкина? – удивленно уставилась на нее Дарья Львовна. – Случилось чего?

– Нет…

– А чего пришла?

– А… Это…