Из жизни одноглавого

– О Светлане? Нет, не знает. Она ничего и не сказала. И не скажет. Внушила Сереброву, что совершила свой безумный поступок в состоянии временного умопомешательства. Дескать, никаких внешних причин не было, и точка. Концы в воду. Стойкий оловянный солдатик...

– Гены, – вздохнул я. – И что же выходит: Петя за библиотеку мстит?

– Примерно так.

– Глупый птенец... И что? Ну даст он ему по роже. Допустим. А Милосадов его посадит. И Светлана снова останется одна. В ее-то положении...

– Как пить дать посадит, – согласился Калабаров. – Уж чего хорошего... С другой стороны, в России каждый сколько-нибудь приличный человек должен срочок-другой отмотать. Но все-таки нужно Петю от его затеи отвадить. Думаю, достаточно написать. Мол, нишкни, Петя, твой план давно известен. Не суйся, мы и сами все сделаем, а ты только все дело испортишь... а? Тогда не полезет.

– Не знаю, – с сомнением протянул я. – Он существо поэтическое.

– Это верно, – вздохнул Калабаров. – Надежды никакой. Конечно, я и сам могу что-нибудь устроить... Перелом ноги, например. Куда он с поломанной ногой? Или двустороннее воспаление легких. Через две недели будет как огурчик, а пока поваляется. Как думаете?

– Отличный план! – похвалил я. – Или вот еще сотрясение мозга бывает. Шибануть покрепче – и готово. Только идиотом не делайте, а так в самый раз.

– Мне это нравится, – сердито сказал Калабаров. – То не так, это не этак. Вы сами-то на что-нибудь способны?

Накануне я подобрал подходящий кусочек бумажки, как следует его поклевал, смочил слюной, еще поклевал – и в лапах у меня оказалось именно то, что нужно. Комочек я прилепил возле форточной петли. Когда Наталья Павловна собралась по магазинам и решила закрыть форточку, форточка до конца не закрылась, а Наталья Павловна этого не заметила.

Я подождал, пока не хлопнула входная дверь, поковырял клювом в щели и кое-как отворил.

Вспрыгнул на раму.

Первым делом углядел какого-то буряка, подозвал.

– Слышь, ты, пестрый. Как жизнь?

Воробей вытянулся, глазами ест.

– Ничего, дяденька, спасибо.

– Как тебя величать-то?

– Чирий, дяденька.

Я хохотнул:

– Ишь ты, Чирий! – Буряки вообще лучше понимают, когда с ними маленько по-хамски. – Вот что, Чирий ты мой ненаглядный. Найди-ка кого из серых. Скажи, Соломон Богданович зовет. Дело есть. Да быстро у меня!

Минут через десять вместо него подваливает, как было велено, какой-то серый. Довольно невзрачный еще, весенний. Вытягивается, клювом щелкает.

– Что так долго, – говорю недовольно. – Заснули все?

– Соломон Богданыч, – отвечает извиняющимся тоном. – Простите, бога ради, не дослышали. Если б дослышали, мы б тогда в секунду. А этот глупый буряк… честное слово, как полено, ничего толком сказать не может. Если б сказал, мы б тогда...

– Если бы да кабы, – говорю саркастически. – Буряк тебе виноват. Все с тобой ясно. Ладно. Вороной где?

Удивляется, но без кипиша.

– Дяденька, откуда ж нам знать, где Вороной. Мы птицы невеликие. Знаю только, что все больше на югах шарится, где-то за Волгоградкой…

Ага, думаю, и то хорошо: если шарится, значит жив.

– Труби тревогу, – говорю. – Гони, как ветер. Хоть всех на уши ставь, но чтоб Вороной у меня вскорости был. Понял?

– Я… – начинает что-то блеять.

– Ты понял, спрашиваю? – повышаю голос. – Давай без болтовни. Одно крыло тут, другое там. Пошел!

Ну да понятное дело: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но все-таки в конце концов что-то тяжкое с топотом шварк на карниз – Вороной.

– Ох, Соломон Богданович, – говорит, переводя дух. – Аж из Братеева вынули. Ты прикинь – едва домахал. Годы-то какие. Ну здорово.

– Здорово, рад тебя видеть! – И добавляю тем фальшивым тоном, какой всегда появляется в таких случаях: – Какие твои годы! На тебе еще пахать и пахать. Вон грудь-то какая.

– То-то ты меня и припахал... – Вяло машет крылом: мол, не надо его взбадривать, он лучше знает. Но сам, старый потрох, все же щурит целый глаз и клювом пощелкивает – приятно ему.

– В общем, слушай, Вороной. Задача такая…

Рассказываю.

– Да, – ошеломленно тянет Вороной. – Дела!

– Ага, – говорю я. – Дело серьезное. Ну а что ты хочешь? – это тебе не золотую бумажку из-под творожной массы из помойки тырить.

Между прочим, ошеломить Вороного не так просто. Он и огонь прошел – до сих пор хвост паленый, и воду, тут и говорить нечего. А года три назад тайком через чердак пробрался в консерваторию, чтобы, когда все уйдут, поживиться чем-нибудь в буфете. Но его там почему-то дня на три заперли, а в буфете только коньяк и горошек в банках, – тут-то ему и медных труб, по его собственным словам, хватило вдосталь.

– Но все же не боись, – продолжаю. – Дело, конечно, нешуточное. Но с другой стороны посмотреть: и не такие бывали. Все пройдет как по маслу. Надо только четко организовать. Я бы сам, да мне отсюда полноценного выхода нет.

– Да, – задумчиво повторяет Вороной. – Можно, конечно. И не такое делали. Сизых собираешься задействовать?

Мне вопрос понравился. Стало быть, первый этап завершен: идею Вороной принял, а теперь уж по-деловому обсуждает всякого рода мелочи.