Изабелла Баварская

Дофин стоял, скрестив руки: он не поцеловал герцога, не поднял его с земли, как сделал это при их первой встрече.

— Ошибаетесь, герцог, — сказал он сурово. — Мы действительно могли бы серьезно вас упрекнуть, ибо вы не выполнили обещания, которое нам дали. Вы позволили англичанам взять мой город Понтуаз, а город этот — ключ к Парижу, и, вместо того чтобы броситься в столицу и отстоять ее или умереть, как повелевал ваш долг, вы бежали в Труа.

— Бежал, ваше высочество?! — воскликнул герцог, содрогнувшись от оскорбительного слова.

— Да, бежали, — повторил дофин, упирая на это слово. — Вы…

Герцог поднялся, считая, без сомнения, что не обязан больше слушать. Но пока, коленопреклоненный, он стоял перед дофином, одно из украшений его меча зацепилось за кольчугу, и, чтобы отцепить меч, он взялся за его рукоять. Не поняв намерения герцога, дофин отпрянул назад.

— Ах, вот как! Вы хватаетесь за меч в присутствии своего государя?! — воскликнул Робер де Луар, бросившись между дофином и герцогом.

Герцог хотел что-то сказать, но в это время Танги схватил спрятанную под обоями секиру и, занеся оружие над головой герцога, произнес:

— Пора!

Видя, что ему грозит удар, герцог хотел отвести его левой рукой, а правой взялся за рукоять своего меча, но даже не успел обнажить его: секира Танги, обрушившись на него, перерубила ему левую руку и раскроила голову от скулы до самого подбородка. Какое-то мгновение герцог еще стоял, словно могучий дуб, который никак не может рухнуть; тогда Робер де Луар вонзил ему в горло кинжал. Герцог испустил крик и упал к ногам де Жиака.

Тут поднялся невероятный шум и завязалась жестокая схватка, ибо в тесном помещении, где и двоим-то едва хватило бы места для поединка, бились два десятка человек. Только руки, секиры и мечи мелькали над головами. Французы кричали: «Бей! Бей! Руби насмерть!» Бургундцы вопили: «Измена! Измена! Спасите!» Оружие высекало искры, кровь струилась из ран. Услышав крики, примчался председатель Луве, подхватил дофина, вытащил его наружу и почти бесчувственного увел в город; голубое платье юного принца было забрызгано кровью герцога.

Между тем де Монтегю, один из сторонников герцога, перелез через барьер и стал звать на помощь. Де Ноай тоже хотел было выбраться наружу, но Нарбон успел раскроить ему череп, так что он упал наземь и почти тотчас испустил дух. Де Сен-Жорж получил глубокую рану в правый бок от удара секирой, д’Анкру отсекли руку.

Однако в бревенчатом павильоне битва продолжалась и крики не умолкали. Никто и не помышлял о том, чтобы помочь умирающему герцогу: его просто топтали. До сих пор перевес оставался на стороне приверженцев дофина, которые были лучше вооружены, но на крики де Монтегю сбежались Антуан де Тулонжон, Симон Отелимер, Самбютье и Жан д’Эрме, и пока трое из них бились с теми, кто находился в павильоне, четвертый пытался сломать загородку. Однако на подмогу сторонникам дофина прибежали люди, спрятанные в доме. Видя, что всякое сопротивление бесполезно, бургундцы обратились в бегство. Дофинцы пустились за ними вдогонку, так что в пустом, залитом кровью павильоне остались только трое.

Это были распластанный на полу, умирающий герцог Бургундский, стоявший, скрестив руки, и наблюдавший его агонию Пьер де Жиак и, наконец, Оливье Лейе, который, сжалившись над несчастным, приподнял на нем кольчугу, чтобы прикончить его своим мечом. Но де Жиак не желал конца этой агонии, каждая конвульсия которой как бы принадлежала ему: разгадав намерение Оливье, он сильным ударом ноги вышиб у него из рук меч. Оливье удивленно поднял голову, а де Жиак со смехом крикнул ему:

— Дайте же бедному принцу спокойно умереть!

Потом, когда герцог уже испустил последний вздох, он положил свою руку ему на сердце, дабы убедиться в том, что тот действительно мертв, а так как все остальное его не интересовало, он исчез, никем не замеченный.

Между тем сторонники дофина, отогнав бургундцев до самого замка, вернулись назад. Рядом с телом герцога, стоя на коленях в луже крови, священник города Монтеро читал заупокойную молитву. Приспешники дофина хотели бросить труп в реку, но священник поднял над герцогом распятие и пригрозил карой Небесной тому, кто осмелится прикоснуться к телу несчастного, умерщвленного столь жестоко. Тогда Кесмерель, незаконный сын Танги, сорвал с ноги убитого золотую шпору и поклялся носить ее впредь вместо рыцарского ордена; слуги дофина, следуя этому примеру, сняли перстни с пальцев герцога и великолепную золотую цепь, висевшую у него на груди.

Священник оставался возле трупа до полуночи и только тогда с помощью двух человек перенес его на мельницу, неподалеку от моста, уложил на стол и до самого утра продолжал молиться около него. В восемь часов герцог был предан земле в церкви Нотр-Дам, перед алтарем св. Людовика. На него надели его же камзол и покрыли покрывалами, на лицо надвинули берет. Погребение не сопровождалось никакими религиозными обрядами, однако в течение трех дней после убийства было отслужено двенадцать заупокойных обеден.