луной")15, я же считаю, что "цуки но кяку" ("лунный гость") — лучше. Каково ваше мнение?» Учитель в ответ спросил: «При чем здесь обезьяна? О чем ты думал, когда сочинял это стихотворение?» Кёрай сказал: «Однажды, воодушевленный луной, я бродил по горам и лугам, сочиняя стихи, и вдруг на самом верху скалы заметил еще одного стихотворца». Учитель сказал: «Насколько было бы тоньше, если бы это "коко ни мо хитори цуки но кяку" ('вот и здесь еще один лунный гость") — ты отнес к самому себе. Эта строфа должна быть строфой-всамоназы-ванием» (дзисё: но ку)16. Я тоже весьма высоко оценил это стихотворение и включил его в свои "Записки из дорожного сундучка"»17. Мой собственный замысел был в несколько раз менее интересным. Когда я посмотрел на это стихотворение с точки зрения того смысла, на который указал Учитель, то увидел, что, пожалуй, в нем действительно до некоторой степени присутствует и чувство самого «одержимого поэзией».
(Когда я позже размышлял об этом, то понял, что если рассматривать эту строфу как «самоназывание», то перед глазами сразу же возникает фигура «безумца-поэта», и это лучше первоначального замысла в десятки раз. Истинно, сам сочинитель не уразумел смысла сочиненного).
Кёрай сказал: «Ведь собрание "Записки из дорожного сундучка"18 составлено самим Учителем. Название я слышал, но самой книги так и не видел. Наверняка Учитель изволил отправиться в мир иной, успев довести рукопись только до половины. Однажды я спросил Учителя: "Сколько моих строф войдет в ваше собрание?" Учитель сказал: "Очень мало у кого из учеников я взял в "Записки из дорожного сундучка" по три строфы. Тебе надо быть скромнее"».
Удзукумару На корточках
якуван но мото но Сидим у горшочка со снадобьем—
самуса кана Как же зябко!
Дзёсо
Когда Учитель занедужил и слег в Нанива, он, предложив ученикам писать стихи на тему ночных бдений у ложа
больного, сказал: «С сегодняшнего дня ваши строфы — это строфы после моей смерти. Я не имею права более ни на один совет». Строф было множество, но только об одной этой он сказал: «Дзёсо сумел создать нечто стоящее». В данное время в душе пробркдаются данные чувства. Тогда-то я и понял, что никогда нельзя быть свободным от вдохновения и от поисков прекрасного.
Цута но ха... Листья плюща...
Стихотворение поэта из Овари19
Я забыл, как дальше20. Кажется, смысл этой строфы-хокку в том, что листья плюща, повсюду, вплоть до самой вершины горы, выворачиваются наизнанку под порывами ветра, дующего снизу с долины. Я как-то заговорил с Учителем об этой строфе. Учитель сказал: «В начальной строфе не должно быть высказано все без остатка, как в этой». Сико21, узнав от кого-то об этих словах Учителя, был поражен необычайно: «Я впервые понял, что такое начальная строфа», — вот что сказал он мне недавно, рассказывая о том. Я же, возможно потому, что не очень внимательно слушал, совершенно ничего не помню. И это истинно достойно сожаления».
Ситабуси ни Лечь бы внутри,
цуками вакэбая Нити цветов раздвинув,
итодзакура Плакучая вишня11.
Однажды, когда мы шли куда-то, беседуя, Учитель сказал: «В собрании, составленном Кикаку, есть такая строфа23. Интересно, что он думал, включая ее?» Кёрай сказал: «Но разве образ расцветшей плакучей вишни не выражен здесь в полной мере?» Учитель сказал: «Если полностью выразить, что остается?» Услышанное тогда запечатлелось в моем сердце. Я впервые постиг, какая строфа может становиться начальной, а какая — не может.
Тэ о ханацу Не успели разнять
нака ни отикэри Рук — за гору упала
обородзуки Тусклая луна.
Кёрай
175
Это стихотворение было сложено в миг расставания с Роте24. Учитель сказал: «Эту строфу не назовешь плохой. Она сложена хорошим мастером, но между делом». Вот что ответил Кёрай: «В самом деле, надобно уметь использовать в строфе самые незначительные, на первый взгляд, обстоятельства. Однако я все же не могу уразуметь... В моей душе возникло нечто, но похоже, оно не нашло выражения в строфе. Как говорят, замысел есть, а строфы нет».
Азидаракуни Нараспашку халат
пэрэба судзусики Ляжешь — овеет прохладой
Юукана Вечер.
Когда составляли собрание «Соломенный плащ Обезьяны»25, то попросили строфу у <...>26, и он сочинил несколько строф, но ни одна не подошла. Однажды вечером Учитель сказал: «Что ж, отдохните немного. Я тоже лягу». А <...> добавил27: «Распустите шнурки вашей одежды. Прохладнее, когда халат нараспашку». Учитель сказал: «Вот вам и хокку». И тогда была сочинена эта строфа, и Учитель изволил распорядиться, чтобы ее ввели в собрание.
Юусудзуми Вечерняя прохлада,