Избранная публицистика 2009 – 2015 гг.

Тем не менее, признавая её наличие как часть народного фольклора. В 1863 году он уже обращался к этой теме в «Мороз – красный нос», где, заметим, Мороз – персонаж не очень-то уж и добрый. Не тот Дедушка Мороз, которого мы привыкли видеть на современных ёлках. Дед Пихто, дед Мороз – весьма опасные сказочные существа, если не сказать – коварные. Стоит напомнить, что «добрым дедушкой» Мороз становится только в интерпретации новогоднего праздника 30-х годов 20-го века. Ранее дореволюционный Мороз был не иначе как озорной и где-то злобный персонаж. Сейчас его: «догоню, заморожу» воспринимаются не иначе как шутка, как забава чудаковатого старика – дедушки, но раньше это были далеко не шуточные реплики этого рождественского русского персонажа.

Оттого и наши возмущения по поводу присвоения Мазаю статуса «деда». В некрасовские времена «дед» в относительности к сказочному, мифологическому (пусть и не существующему в реальности) персонажу было равносильно отсылке к недобрым намереньям, к коварству, к внутренней озлобленности против всех людей разом. Мазай у Некрасова – пусть и чудаковат, но добр. Если не сказать больше – юродивый, стало быть – едва не святой. Мазай у Некрасова никак не может быть «дедом», а только «дедушкой». Это позиция автора принципиальна ещё и тем, что он, напомню, в поисках своих гражданских взглядов слегка подначивает Тургенева как представителя русской «самости». Сделав отсыл к «Запискам охотника» длительным и подробным описанием деревни Мазая, как бы рисуя пасторальную картинку, Некрасов попутно «цепляет» Тургенева и во второй части текста – непосредственным спасением зайцев. Давая нам нового яркого персонажа – лодку.

Мазай спасает зайцев при помощи лодки, набивает их в неё, а потом отпускает на волю, в безопасное место. Как мы хорошо помним, Тургенев при помощи лодки рисует обратную картину – утопление собаки. Напомним, что впервые текст «Муму» опубликован в 1852 году, за десять лет до выхода Тургенева из редакции «Современника», почти за 20 лет до появления «Мазая». По литературным меркам – всего ничего. И у Некрасова, заметим, есть мотив «трол-лить» Тургенева именно не сразу после публикации «Муму», а годы спустя: не может простить ему «раскол» в журнале. «Мазаем» Некрасов пытается подать знак своему бывшему коллеге, что он окончательно расстается с его точкой зрения, принимая сторону Салтыкова-Щедрина, к примеру (в редакции «Современника» Салтыков-Щедрин с 1863 года).

Действительно, финал «Муму», вызывает не только детские слёзы, но и множество вопросов. Почему Герасим просто не выпустил собачку на волю? Ведь Некрасов позже этим моментом просто тычет в нос: Мазай отпустил даже диких зайцев. Но есть вопрос ещё глубже. Почему Герасим у Тургенева не избавляется от собаки каким-либо другим, более щадящим способом? Методики отравить или вздёрнуть ненужное животное были вполне себе и тогда распространены, требовали меньше хлопот, были наиболее эффективны и, как ни посмотри, более скорыми, то есть – более милосердными по отношению к собакам. В другом разе, если уж непременно Муму стоило утопить, Герасим мог бы просто кинуть её с привязанным камнем с обрыва в воду. Зачем ему понадобилась лодка? При том: где взял её нищий крестьян, у кого – в тексте Тургенева даже не вспомнить, что упоминается. Лодка у Герасима возникла словно из ниоткуда, и так же легко – напоминаем: нищий крестьянин, для которого лодка не иначе как способ пропитания при рыбной ловле, – Герасим лодку оставляет, как не было её вовсе.

Это потому что лодка у Тургенева не просто так. Эта часть мифа о Хароне, прямая отсылка к Вергилию. И река не иначе как Стикс. Этот прием Тургеневу был нужен, чтобы показать, как обычный крепостной, да ещё и немой, не имеющий возможности высказать свои ощущения, настолько человек, настолько чувствует, что сейчас, на наших глазах, он проходит через ад. Значит – наши крестьяне проходят через ад, Россия проходит через ад, имя которому – крепостное право.

Некрасов не может этого не понимать, и, дискутируя с Тургеневым, нивелирует его лодку для Герасима, показывая свою – мазайскую лодку, тем самым попутно подначивает и Вергилия. Так Некрасов заявляет о своей нерелигиозности, о чём уже сообщал в тексте «Мазая» раньше, не веря вместо со своим персонажам в нечистую силу. Некрасов как бы говорит: «Я поэт-реалист, мифология про ад и рай – просто мифология. Лодка не обязательно выполняет функцию смерти, лодка плывёт туда и так, как ей прикажут. И может, например, спасти». И раз Мазай спасает, он не может быть злым дедом, он может быть только дедушкой. Ну да, дедушки чудаковаты, но они одновременно настолько мудры, что с легкостью могут решать проблемы жизни и смерти.