Избранник вечности

По традиции, выбрали симпосиарха, начальника над участниками застолья. Им стал Птолемей, требовательный к нарушителям пиршественных традиций. Он умел безобидно шутить и рассказывать занимательные истории. Не разрешал за вином затрагивать в речах что-нибудь неподобающее. Знал, как подшучивание иной раз сильнее задевает, чем брань. Если за столом начинали говорить о делах, Птолемей прекращал разговоры, и никто не обижался — должность симпосиарха временная, но равноценная полководцу в сражении.

Услышав, что Парменион громко ругает военную выучку новобранцев, прервал, чтобы навести порядок:

— Парменион, персы за вином не говорят о делах, а если говорят, то решения выполняют в другой день, обсуждая на трезвую голову.

— Мне персы не указ! — отозвался старик. Птолемей умело отвлёк его:

— Дорогой Парменион, мы находимся в Персии, поэтому нам полезно придерживаться местных традиций и привычек.

Кивнул виночерпию, чтобы налил ему вина.

— Выпей. Его пили персидские цари, а теперь будем пить мы. Но будь осторожен: оно крепче, чем македонские и греческие вина; в нём подмешаны мастики и благовония.

Военачальник потом пытался вновь говорить о своём. Птолемей попросил Каллисфена пояснить, почему персы на пирах не принимают серьёзных решений.

— Разумный обычай, — начал летописец, — хотя сочту нелепым, в некотором роде. Поясню, когда участники пира в достатке употребляют закуски и хмельные напитки, их рассудок подавляется страстями. А страсти приобретают силу и подвижность, как ящерицы, согретые солнцем, и тогда суждение становится шаг-ким и ненадежным. Каждый участник застолья склонен считать себя разумным и рассудительным, забывая о том, что пьяный сотрапезник болтлив сверх меры. Он полон чванства, не слушает других, но требует, чтобы только его слушали.

Александр поддержал Каллисфена:

— Я, пожалуй, соглашусь, но пить вино и пьянствовать — не одно и то же. Я свидетель, как мой отец после победы у Херонеи на пирушке празднословил и смешил несуразным танцем. А едва узнал, что афиняне просят заключения соглашения о мире, отбросил вздор в речах и дал продуманный ответ. Это говорит о том, что обладание опытом пиршественных застолий поддерживает и тело, и разум.

Философ Анаксарх не упустил случая отличиться в разговоре:

— Вино делает людей не глупцами, а бесхитростными, когда они ведут себя просто, непринуждённо. Те, кто хитрость принимает за ум, считают признаком глупости высказать за вином своё мнение открыто и беспристрастно.

Возражений не поступало, и участникам ничего не оставалось, как промочить горло хорошими глотками вина. Говорили заздравные речи, вместе с богами славили Александра; царь не возражал проявлению их чувств к нему, показывая, что похвала приятна. Этим воспользовался Анаксарх; подняв чашу, призвал участников пира к тишине и, показывая рукой на него, произнёс:

— Наш царь только что совершил подвиг, не отступив от обещания возложить жертвенные дары Гераклу. Он совершит другие подвиги, пойдёт дальше великого предка, и дальше, чем божественный Дионис.

Лицо Александра просветлело. Проследив, чтобы все участники застолья выпили чаши после речи Анаксарха, подозвал казначея Гарпала. Указал на него.

— Выдай денег, сколько попросит!

Казначей вопросительно глянул на философа.

— Хочу сто талантов, — не задумываясь, ответил он.

Гефестион расхохотался.

— Не знал, что философы жадные!

Спросил у Александра с недоумением:

— Зачем ему столько? За такие деньги Анаксарх купит тысячу рабов! Разве у меня не будет повода возмутиться?

— Анаксарх знает, что своим друзьям царь не дарит меньше!

Между сменой блюд Птолемей призвал гостей к развлечению разговорами:

— Пир без речей всё равно как если бы хозяин, обещая угостить изысками и старым вином, поставил перед гостями сырую пищу. Поэтому, друзья, поделитесь забавными историями!

Гости оживились, каждый хоть раз имел неординарную ситуацию.

— У меня в домашней винарне припасено много амфор с хорошим вином, — начал Парменион. — Все запечатаны восковой печатью, а печатку ношу с собой. Однажды открыл амфору, где много лет зрело дорогое вино, а его оказалось гораздо меньше, чем ожидал. Удивился, расспросил слуг с пристрастием. Никто ничего не знает, а когда случайно заглянул под низ амфоры, обнаружил.

Парменион оглядел участников застолья.

— Как вы думаете, что я увидел? Дырку! Раб-фракиец, которому я доверял ключ от винарни, просверлил снизу отверстие у амфоры и отпивал вино, когда ему вздумается. Потом замазывал воском. Как я мог догадаться, если всегда осматривал сверху печати. А они убеждали в сохранности вина. Сын говорил: «Посмотри, не отпивают ли вино снизу?» — «Ну, ты осёл! — отвечал я. — Вино, когда пьют или отливают, убавляется не снизу, а сверху!»

Громкий хохот покрыл слова старика. Эту историю Парменион повторял на пирушках каждый раз; многие слышали и всё равно смеялись.

— Как ты поступил с тем рабом? — поинтересовался царь.

— Вставил плуту в рот воронку и вылил остаток вина из той амфоры, — за Пармениона ответил сын Никанор. — А когда вор напился вволю, я проткнул живот мечом.