Избранники духов

С постепенной утратой былого символического значения костюма шкура стала заменяться тканями. В конце XIX в. шаманские костюмы алтайцев, хакасов, бурят и ряда других народов делались из тканей. У некоторых групп тувинцев материя заменила шкуру животного совсем недавно, и шаманский костюм по привычке продолжали называть „шкурой”.

В XVІІІ-ХІХ вв. происходит деградация шаманской обрядовой одежды у народов европейского Севера и Сибири. Проникновение христианства, а на юге Сибири — и ламаизма способствовало разрушению воззрений, на которых был основан шаманский культ. Духовенство и власти открыто преследовали шаманов. В этих условиях старая обрядовая одежда стала исчезать. У якутов в середине прошлого века уже трудно было увидеть полный шаманский костюм, ибо его отнимали у шаманов приставы.

У бурят в конце прошлого века М. Н. Хангалов не нашел старинной шаманской одежды и мог представить ее себе только по рассказам знатоков старины. Шаманский костюм бурят в его время _не отличался от повседневной одежды. Ритуальной шапкой могла служить даже фуражка русского образца — на нее лишь нашивали кисточку из меха.

А теперь вернемся к самому началу. Откуда взялся звериный и птичий костюм шамана? Изобрели его шаманы или восприняли от более древней эпохи? Скорее всего наряд из шкуры животных и кожи и перьев птиц когда-то носили и рядовые члены коллектива. Такой одеждой старались походить на живое существо, от которого вела свое происхождение родственная группа, и ее надевали с целью подчеркнуть связь с животным-тотемом-предком. Вполне возможно, что эта одежда могла быть и повседневной, а затем превратилась в праздничную. По мнению Е. Д. Прокофьевой, шаманский костюм ведет начало от обрядовой одежды, которую надевали охотники, устраивая „ритуальные пляски с целью привлечения зверя на промысле и обеспечения хорошей добычи”. Как бы то ни было, со временем костюм, уподобляющий человека зверю (птице), исчез из общего обихода и сохранился лишь в шаманском культе. Однако следы его бытования вне шаманства долго удерживались в традициях разных народов.

Восточные ненцы в начале XIX в., а буряты и в конце XIX в. носили особый охотничий костюм из звериных шкур и шапок с рогами зверей. Думали, что одежды из шкур помогают обмануть зверей: зверь не распознает человека. А у эвенков ношение кафтана с „хвостом” не было связано с охотничьей хитростью или магией. Так называемый „тунгусский фрак” с нагрудником был у них обычной и повседневной одеждой, дожившей почти до середины XX в. Бытовая одежда с „хвостом” была знакома и нганасанам (как женский наряд), и манси. Капюшон верхней нераспашной одежды манси шился из шкуры с головы оленя, снятой вместе с ушами.

Таким образом, и одежда, выделявшая шамана среди его соплеменников, восходит к традициям, некогда общим для всего коллектива.

Театр одного актера

Своими истоками театр восходит к древним ритуалам, и в частности к камланиям шаманов. На рисунке — один из эпизодов нганасанского празднества „чистого чума”.

Сеанс камлания принято сравнивать с театральным представлением, в котором главное действующее лицо — шаман. „Каждое камлание… своего рода театрализованное действие”, — писал А. А. Попов. „Камлание вполне может быть названо „шаманской пантомимой”, театральным действием с одним актером”, — подтверждала Е. Д. Прокофьева. Здесь нет преувеличений. В описаниях очевидцев шаман действительно предстает как искусный, разносторонний артист.

Сегодня нельзя принимать всерьез слова ранних наблюдателей о якобы диких и нелепых выходках шамана во время камланий. Со второй половины прошлого века накапливаются сведения, которые показывают, что камлание, по существу, есть рассказ о воображаемых действиях шамана, предпринятых для достижения той или иной цели (лечение больного, проводы души на „тот свет” и т. п.). Этот рассказ обращен к окружающим и должен быть им понятен. Некоторые шаманы даже считали полезным разъяснять присутствующим особенности предстоящего ритуала. У ненцев, „когда все пришедшие усаживались… шаман приказывал одному из помощников подать ему бубен и колотушку, затем сообщал, по каким землям он будет ездить и с кем встречаться, чтобы, основываясь на этом, (ему) задавали вопросы”, — пишет Л. В. Хомич.

В зависимости от цели камлания „дорога” шамана ожидалась близкой или далекой, легкой или трудной. И задачи „поездки”, и „дороги”, и духи шамана были хорошо знакомы его соплеменникам. Иначе просто и не могло быть. Действие не захватит людей, если им неясно, что происходит. Люди не сумеют оценить подвиги шамана, если не будут знать, какие препятствия он преодолел. У кетов „опоздавшему к началу сеанса достаточно было спросить окружающих, сколько стоянок… осталось позади, чтобы представить величину пройденного пути в верхнем мире и число собранных шаманом (духов) помощников”.