Избранники духов

Внезапно в юрту как бы ввалился кто-то огромный, неповоротливый. Он возится, урчит, пыхтит. Это медведь — „старик в шубе”. Все остальные духи временно замолкли. Медведь поздоровался с присутствующими, а затем изобразил, что поймал женщину и борется с ней. Вскоре осмелились подать голос и другие духи.

„Но вот вдруг сверху через крышу как бы кто-то влетает в юрту. И вновь слышатся звуки домбры и пение шамана — это он вернулся из своих загадочных далеких странствий и начинает выпроваживать из юрты лунгов…”[15] И опять чудится, что домбра звучит поочередно в разных местах юрты, под крышей или в некотором отдалении. Неожиданно под нежный аккомпанемент домбры возникает красивое пение девушки, которая будто бы медленно приближается издалека. Приближение и удаление поющей девушки повторялось несколько раз.

Искусством звукоподражания владели и шаманы алтайцев, эвенков, якутов, коряков. Е. Д. Прокофьева описала камлание селькупского шамана в темном чуме. Шамана связали по рукам и ногам. И вдруг в полной темноте зазвучали голоса и шорохи, издаваемые разными животными. Вот появился медведь и степенно заговорил с шаманом. „Не успевают замереть звуки его шагов, как градом врывается рой дробных звуков. Будто множество маленьких роговых копытцев цокают по полу и по железной миске. Тоненький голосок начинает разговор с шаманом… Свист рассекаемого воздуха, шелест, какие-то крики — это, несомненно, прилетели птицы: вороны, ястребы. В свою очередь они беседуют с шаманом. В воздухе чувствуется ветер от взмахов крыльев”.

В. Г. Богораз сделал попытку записать при помощи фонографа чревовещание чукотского шамана. Шаман сидел и бил в бубен в углу, а „духи”, по просьбе этнографа, подходили и говорили прямо в рупор. Запись вышла удачной: „На фоне непрерывного барабанного боя, звучащего далеко в углу, близкие и полные голоса духов выделяются эффектно”.

Свои путешествия к духам и божествам шаман наглядно изображал мимикой и движениями тела. Эти обрядовые движения несли в себе определенный устоявшийся смысл. Долганский шаман при камлании кружился на одном месте в направлении по солнцу тогда, когда к нему приближался враждебный дух или когда он подходил к дорогам нечистых духов. „Этим способом он внедряет в себя все их хитрости или, встретив злого духа, вводя его в заблуждение, скрывает истинное направление своего пути, чтобы он не погнался за ним”. Вообще шаман кружился на одном месте, желая предохранить себя от каких-либо неприятностей или превращаясь в гром. „Если же он кружится на одном месте в направлении, обратном движению солнца, это случается тогда, когда его духи-помощники проходят по различным неудобным или опасным местам нижнего мира, когда, например, шаман, чтобы пройти узкую щель, вынужден бывает превращаться в полевую мышь”[16].

В ходе камлания шаман выступал в различных ролях, заменяя собой целую труппу актеров. Прежде всего он играл самого себя. Кроме того, как мы уже знаем, он изображал своих духов-покровителей и помощников, с которыми сливался в единое целое и в их облике пробирался по своим потусторонним дорогам. Так, у нганасан шаман подражал медведю, когда пелась песня духа-медведя. Если же в шамана воплощался дух-олень, то он скакал, склонял голову в поисках корма, прислушивался и принюхивался, как олень. Г. Н. Грачева, присутствуя на одном из камланий, подсчитала, что нганасанский шаман в течение пятя часов (с перерывами) „поменял” 16 духов-помощников. Шаманы представляли „в лицах” и тех духов, с которыми они встречались. И в этих случаях они искусно создавали зрительный образ. Для каждого духа находились особые жесты, позы, ужимки. Действия шамана порой складывались в целую пантомиму.

Далеко не в каждом движении шамана был символический смысл. Многие движения просто поясняли, иллюстрировали действия шамана по ходу обряда.

Шаманский обряд всегда предполагал особое внешнее оформление. Иногда рада одного действия срочно воздвигался целый „театр” — так было, например, когда сооружался „шаманский чум” у эвенков. Эта специально построенная хижина символизировала собой островок „шаманской” земли на „нижней” земле, и участники камлания, заползавшие туда по одной из галерей, чувствовали себя отрезанными от всего мира, но окруженными надежной охраной из подчиненных шаману духов. Эвенкийский „шаманский чум” был наполнен деревянными изображениями разного рода духов, нужных для проведения обряда.

Но чаше всего для действия подготавливалась только „сцена” в жилище, где проводился обряд. Здесь шаману отводилось некоторое пространство, чтобы он мог расположить свои ритуальные предметы и передвигаться в ходе обряда. Зрители обычно ' сидели вдоль стен.

Когда якутские и долганские шаманы собирались отправиться на небо, для обряда делалось „шаманское” дерево. После кампания его оставляли стоять воткнутым а землю.